– Самая безобидная реакция, – с облегчением озвучил Шольц. – В таком положении Вильгельм может сидеть часами, не доставляя никому никаких хлопот.

Но не тут-то было! Видимо, не желая превращать наш утренний обход в легкую прогулку, Вильгельм оживился и запустил руку в штаны, ощупывая себя до не приличия аутоэрогенным образом.

– Самая вызывающая реакция! – насторожился Шольц, с опаской следя, как его пациент, закатив глаза, принялся яростно стимулировать себя. Проще говоря, мастурбировать.

– Нам стоит удалиться, прежде чем он нас всех тут обрызгает, – предусмотрительно предложил Шольц, после чего мы быстро покинули палату.

– Вот такой пациент, – пробурчал Шольц, повернувшись ко мне. – Что вы о нем думаете, коллега?

– Очень занимательный случай, – сказал я и, немного поразмыслив, добавил: – Вполне возможно, что мы имеем дело с «диссолюцией Джексона», имеющей под собой поражение трех основных центров мозга: моторного, акустического и визуального, что привело к моторной и сенсорной афазии с осложненной алексией.

По обескураженному виду Шольца я догадался, что он мало, что понял из сказанного мною, но дабы не потерять лицо, он скептически промолвил:

– Кто знает, кто знает? В голову ему, к сожалению, не заглянешь…

Через несколько дней Шольц отправился в отпуск, передав руководство отделением мне. Под мою ответственность целиком перешло сто шесть пациентов, а в подчинении оказались десять медицинских сестер, два младших врача и один аспирант. Я очень быстро освоился с руководящей должностью и с важностью подошел к своему делу Мне нравилось осматривать пациентов, изучая их симптомы и выявляя правильные диагнозы. Так, например, одному из пациентов только я сумел поставить верный диагноз, что вызвало со стороны прочих коллег глубокое уважение ко мне, и о чем с восхищением пересказывали друг другу члены Венского общества неврологов. Обо мне прошел слух даже в Америке, когда мой диагноз подтвердился биопсией мозга пациента, проведенной после его неожиданной кончины. Но Вильгельм… Он был для меня словно неразгаданный ребус. Мне пришлось просидеть с ним не один вечер, порой до поздней ночи, чтобы понять суть его болезни. Должен признаться, что поначалу я мало верил в успех моего метода, поскольку все мои попытки разговорить Вильгельма разбивались об его ожесточенное сопротивление.

– Вильгельм, я знаю, что вы необычный пациент! – рискнул я как-то задобрить его. – И мне бы очень хотелось понять, в чем заключается ваша уникальность!

Вильгельм в ответ округлил губы и закивал головой. Не очень понимая, что он мне хочет этим сказать, я решился на уловку.

– Есть что-нибудь, что вам хотелось бы сейчас больше всего?

Расплывшись в идиотской улыбке, Вильгельм довольно захрипел и потянулся рукой вниз под стол.

– Нет, нет! Только не сейчас! – остановил я его от легкомысленного поступка. Вильгельм недовольно надул щеки и натужился.

– А вот это было не очень культурно! – пристыдил я его, стараясь дышать редко и поверхностно.

Вильгельм расстроился и в знак протеста впал в ступор.

– Ну что ж… Попробуем в следующий раз… – признал я свое поражение.

Последующие вечера я решил не докучать Вильгельму расспросами, но позволил ему сидеть в моем кабинете, пока я разбирался с научными трудами. Он, на удивление, вел себя тихо. Что-то мычал себе под нос, увлеченно разглядывая паутину на книжной полке и лишь изредка по привычке портил воздух. Когда же ему становилось совсем скучно, то он начинал себя аутоэрогенно стимулировать, но тут же прекращал это непристойное занятие, повинуясь моим строгим приказам. Так проходил вечер за вечером, пока однажды не произошло чудо. Все было как и в прежние вечера, я изучал статьи, а Вильгельм был занят сам собой в углу комнаты.

– Хочу жареный бифштекс! – вдруг капризно произнес он.

– Что?! – не поверил я своим ушам и резко повернулся в его сторону.

– Бифштекс! Жареный! И с кровавой прожилкой! – истерично завопил он.

– Хорошо… Хорошо… Вильгельм… – боясь спугнуть внезапное исцеление, я аккуратно сполз со стула на пол и на коленках подобрался к нему поближе.

– Ты поговоришь со мной, если я достану тебе жареный бифштекс?

– С кровавой прожилкой! – требовательно насупился он.

– Договорились… – как можно мягче ответил я и стал судорожно вспоминать, где в Вене можно было бы достать приготовленный бифштекс в пол двенадцатого ночи. На ум пришел мой кузен по материнской линии, бредивший нелепой идеей – открыть круглосуточное заведение, торгующее жареными котлетами, зажатыми меж двух горбушек халы и политыми каким-то острокислым соусом. Впрочем если быть до конца откровенным, то в тот поздний вечер я на какой-то миг даже уверовал, что его идея, возможно, когда-нибудь будет пользоваться спросом. Разбудив аспиранта, я отправил его к своему кузену, строго наказав, чтобы тот принес бифштекс в точности такой, как этого хотел Вильгельм. К моей радости и к беспредельному счастью Вильгельма, аспирант вернулся через час с сочным прожаренным бифштексом с кровавой прожилкой. Бифштекс тут же был передан Вильгельму. Две же горбушки халы я разделил с аспирантом.

– Теперь ты расскажешь мне, почему ты отказался пользоваться нормальной человеческой речью? – осторожно спросил я, наблюдая, как Вильгельм разделывается с бифштексом. Жадно вцепившись редкими пожелтевшими зубами в мякоть мяса, он сверкнул своими мелкими глазенками:

– Достали они меня!

– Кто они? – не понял я.

– Жена и дочка, – прожевав кусок бифштекса, отрыгнул он.

– В каком смысле? – с замиранием сердца уточнил я, брезгливо сморщившись, но не акцентируя внимание на его трапезе, поскольку какое-то невероятное предчувствие внутри меня вдруг заговорило о близости сенсационного открытия.

– Они все время относились ко мне, как к несмышленому ребенку! Нельзя пукнуть, нельзя почесать яйца, нельзя без дела поваляться на софе. А мне это все доставляет удовольствие! – пожаловался он, смахнув ладонью капающий с губ кровавый жир и вытерев его об штанину. – Тогда я решил устроить им бойкот! – захихикал он, хрюкая и тряся головой.

В течение часа он пересказывал мне, как придумал план мщения своей семье, буквально одним днем превратившись в безмолвного самодура. Назло им он делал все, что так бесило их и что так нравилось ему, испытывая наслаждение от их беспомощности и от своих мерзких выходок. Он говорил об этом с таким возбуждением, что я не мог оторваться от его увлекательного рассказа, пока меня вдруг не осенило. Я понял, что за его нарочно вызванным, примитивным поведением скрывалась сексуальная неудовлетворенность, ищущая выход через разные телесные зоны, точнее сказать через естественные отверстия. Так я определил четыре фазы психосексуального развития человека: оральную, анальную, фаллическую и латентную. Позже я открыл еще одну фазу – генитальную. Но это была уже совсем другая история!