Еще более существенные ограничения содержались в секретных «Правилах о порядке въезда из-за границы в СССР трудящихся евреев на постоянное жительство в Еврейскую автономную область», утвержденных Политбюро. Ими предусматривалось обязательное участие в предоставлении гражданства иностранцам органов НКВД, которые должны были тщательно проверить иммигрантов, в том числе выяснить их классовое происхождение, то есть принадлежность к трудящимся (рабочим, служащим, кустарям или земледельцам, не использовавшим наемный труд), а также определить, способны ли они к тяжелой физической работе.

Не был принят предложенный «Агро-Джойнтом» план перемещения на советский Дальний Восток в 1936–1937 гг. нескольких тысяч еврейских беженцев. Его представителю было разъяснено, что в Биробиджане смогут принять не более 150–200 семей, причем исключительно из Польши, Литвы и Румынии, да и то только после тщательной проверки. А 17 сентября 1936 г. все дела, связанные с направлением иностранцев в Биробиджан, были переданы переселенческому отделу НКВД СССР. Тем не менее в период с 1931 по 1936 г. в Биробиджан смогло прибыть 1374 иностранца. Многие из них после недолгого пребывания там уехали обратно, а те, кто не последовал их примеру, стали с 1937 г. постепенно исчезать в недрах ГУЛАГа. А ведь в эти годы в Германии свирепствовала фашистская диктатура, изгонялись из страны сотни и десятки тысяч евреев, многие из которых были классными специалистами в области физики, математики, химии, медицины. Какую неоценимую услугу они могли оказать в развитии этого полудикого, полупустынного Биробиджана. Зная о том, что для немецких евреев, которым пришлось эмигрировать во избежание смерти, пути в Англию, США были закрыты, а въезд евреев в Палестину строго контролировался английскими властями, был установлен строгий лимит по приему евреев-беженцев, пожелавших вернуться на свою историческую Родину.

Прекрасно осознавая, что этих людей ждет неминуемая гибель, Советское правительство чинило всевозможные препятствия, чтобы не принять этих гонимых евреев и спасти их от неминуемой гибели. В то же время таежный край остро нуждался не только в высококвалифицированных специалистах, но и в простых тружениках. Но увы, и в этом вопросе не было, да и не могло быть целомудренных решений, ибо советское руководство искало сближения с Адольфом Гитлером и не собиралось спасать своих, а тем более чужих евреев… Даже те евреи-коммунисты, бежавшие от преследований фашистов в Советский Союз после подписания договора с Германией, были переданы насильно фашистским властям на растерзание, все они погибли в концлагерях. Это не вымысел, а реальность, которая лежит кровавым пятном на сталинской антисемитской политике.

Политические заморозки, начавшиеся в стране в середине 1936 г., сказались не только на связях ЕАО с внешним миром, но и на ситуации в самой области. Одной из первых жертв самого кровавого в советской истории вала репрессий стал председатель исполкома ЕАО И. И. Либерберг, ученый-историк, который в 1929–1934 гг. был директором Института еврейской пролетарской культуры Всеукраинской академии. Его, делегата XVII партсъезда «победителей», направили в Биробиджан, поставив во главе советской власти области.

Приняв за чистую монету пропаганду о пролетарском Сионе на дальнем Востоке, Либерберг с энтузиазмом включился в новую работу. Но уже в октябре 1935 г., когда он попытался придать еврейскому языку (идишу) статус официального языка ЕАО, в его адрес посыпались обвинения в национализме, и ему пришлось покаяться в своем «прегрешении», однако это не помогло. В августе 1936 г. Либерберг был неожиданно вызван в Москву «для отчетного доклада», но, прибыв в столицу, его немедленно арестовали. 9 марта 1937 г. заседание военной коллегии Верховного суда СССР приговорило его к расстрелу. Так оборвалась жизнь выдающегося ученого, энтузиаста, который верил в идеалы славного будущего еврейского народа.

Символично, что начало репрессий в отношении биробиджанского руководства совпало с появлением официальной декларации об успешном решении еврейского вопроса в Советском Союзе. Произошло это 29 августа 1936 г., когда Президиум ЦИК СССР принял специальное постановление, в котором утверждалось, что «впервые в истории еврейского народа осуществилось его горячее желание о создании своей национальной государственности»[45]. Перед этим, в январе, Диманштейн отрапортовал второй сессии ЦИК СССР VII созыва о том, что «наша Страна Советов, страна диктатуры пролетариата — единственная в мире страна, правильно разрешившая национальный вопрос, в том числе и еврейский вопрос»[46]. Такое сочетание победных реляций с очередным политическим кровопусканием отнюдь не казалось странным советскому человеку, которому уже с 1928 г. был известен постулат Сталина о том, что «по мере нашего продвижения вперед… классовая борьба будет обостряться»[47].

Не удержался на своем посту и первый секретарь обкома партии ЕАО М.П. Хавкин. Его травля началась после того, как корреспондент «Тихоокеанской звезды» С. М. Кремер направил 23 октября 1936 г. вновь назначенному наркому внутренних дел Н. И. Ежову донос, в котором сообщил, что Хавкин в декабре 1923 г., в бытность его первым секретарем Гомельского горкома РКП(б), критиковал Сталина, встав в ходе проходившей тогда партийной дискуссии на сторону Л. Д. Троцкого и Е. А. Преображенского. 4 мая 1937 г. Хавкина сняли с должности. В начале 38-го его взяли под стражу, но судили только 30 января 1941 г. За «руководство правотроцкистской организацией и проведение вредительской работы» он получил по приговору трибунала Дальневосточного фронта пятнадцать лет лагерей. Хавкина не расстреляли только, видимо, потому, что следствие проводилось в провинциальной глуши и длилось целых три года. На суде Хавкин заявил о «неслыханно зверских допросах в Хабаровской тюрьме, проводившихся следователями Малкевичем и Цевилевым», уже арестованными к тому времени «за нарушение норм социалистической законности». Наказание Хавкин отбывал на Чукотке, в Певеке, работая лагерным портным. В 1950 г. его отправили в ссылку в Магадан, а окончательно освободили в 53-м. Так что судьба подарила бывшему партийному главе ЕАО счастливый шанс пережить большой ежовский террор и дожить до спасшей его бериевской мини-реабилитации. Сменивший М. П. Хавкина на посту первого секретаря обкома партии ЕАО А. Б. Рыскин, возглавлявший ранее Минский горком, недолго продержался на этом месте. В начале сентября 1937 г. его арестовали и через несколько недель расстреляли. 20 февраля 1938 г. арестовали председателя ОЗЕТа и редактора журнала «Революция и национальности» Диманштейна. Этот выбор Ежова не был случаен. Коммунист с дореволюционным стажем, хорошо знавший Ленина, он являлся своеобразным лидером советского еврейства и потому был обречен, как и большинство других доживших до «большого террора» так называемых малых вождей, составлявших в свое время конкуренцию Сталину на партийном, экономическом, идеологическом, национальном и других фронтах. Мастер по фальсификации обвинений, Ежов приписал Диманштейну «активное участие в антисоветской, бундовской, диверсионной и шпионско-террористической организации», вредительскую работу, дискредитацию ЕАО и шпионаж в пользу английской разведки. После жесточайших пыток 16 апреля его вынудили подписать первый официально оформленный протокол с признательными показаниями. В марте 1939 г. на заседании военной коллегии Верховного суда СССР его приговорили к расстрелу.