Мы разделались с несколькими чашками черного чая и закончили фруктовыми бисквитами. Было за полночь. Мы провели с нашим хозяином три часа сорок пять минут. Какой еще мировой лидер уделил бы компании иностранцев столько «личного времени», особенно в условиях чрезвычайной ситуации? Путин поразил меня своим сильным желанием сделать так, чтобы его поняли. Прежде чем расстаться с нами, он снова заговорил о Чечне. По его словам, он был готов к диалогу — но не с «детоубийцами». «Я не советую вам встречаться с ибн Ладеном, приглашать его в Брюссель или НАТО или в Белый дом, вести с ним переговоры и позволять ему диктовать условия, чтобы он оставил вас в покое», — сказал Путин. Он просто не мог понять, почему люди за рубежом могли иметь на это другую точку зрения. У нас что, нет совести? Когда он встал и принялся ходить по комнате, пожимая нам руки, он заглядывал в глаза каждому.

Прежде, утром того дня, я шел к станции метро «Рижская», которой пользовался, чтобы ездить на работу, когда жил в Москве в середине 8о–х годов. Площадка перед станцией стала одним из нескольких мест в России, где отмечают память жертв нового террора. Люди укладывали вдоль стены гвоздики, фотографии и стихи, посвященные любимым. Вечером 31 августа 2004 года «черная вдова» (так называют чеченских женщин–шахидок) подорвала себя при подходе к станции, у палаток. Я спускаюсь вниз по эскалатору мимо рекламы плейеров ди–ви–ди и стиральных порошков. Из громкоговорителя звучит призыв к пассажирам с осторожностью относиться к подозрительным предметам и сообщать о подозрительных людях, — но кому? Нечего, конечно, было ожидать помощи от молодых милиционеров, привалившихся к металлической ограде. В вагонах все смотрели друг на друга, пытаясь понять, не злоумышляет ли против остальных человек напротив. Но все знали, что они бессильны. Мне вдруг вспомнилось сказанное Путиным в телеобращении: «Мы проявили слабость, а слабых бьют». Я также думаю о термине «журналюга», который приобрел популярность у Путина и его окружения.

На той же неделе при подозрительных обстоятельствах двум известным журналистам помешали добраться до Беслана. Один был задержан милицией в московском аэропорту Внуково после ссоры с пьяным, которая, похоже, была подстроена. Это был Бабицкий с «Радио Свобода», который бесстрашно продолжал свою работу. Второй (точнее, вторая) — потерял сознание в самолете, направлявшемся на Кавказ, после того, как получил чашку отравленного чая. Это была Анна Политковская, самый известный в России обозреватель и журналист, занимавшийся расследованиями. Путину было важно, чтобы СМИ не навредили его репутации человека, наводящего порядок, — отсюда использование слова «эффективный».

После 2003 года «Репортеры без границ» во всемирном индексе свободы печати неизменно отводили России места между 140–м и 147–м из примерно 170 стран. Россия обычно занимала позиции, близкие к Афганистану, Йемену, Саудовской Аравии и Зимбабве, — хотя и оказывалась немного впереди Сингапура и Китая. В отличие от правительств этих стран, российские власти меньше уделяют внимания законодательной «профилактике» и больше — карательным мерам. Международный комитет по защите журналистов утверждает, что Россия находится на третьем месте в мире по уровню опасности для репортеров. По оценкам Союза журналистов России, за десять лет было убито более 200 журналистов. Ни в одном из случаев заказчик убийства не был арестован.

Наиболее знаменательным был случай с Анной Политковской, которую застрелили в лифте собственного дома в октябре 2006 года. Ее работа на Кавказе была прорывной и приводила Кремль в ярость. И все же, пока убивали и избивали менее известных авторов, сохранялось ощущение, что популярность хотя бы чуть–чуть защищает ее. Но нет. Роман Шлейнов, журналист, ведущий расследования в газете, где они вместе работали, объяснил мне почему:

Смерть Политковской встревожила журналистов и правозащитные группы по всему миру. В России реакция в истончающемся слое либералов была заметной, но большинство людей, кажется, восприняли случившееся спокойно. Когда Путину все же пришлось высказаться по этому поводу, он сказал, что влияние Политковской на российскую политику было «незначительным». Для того чтобы начать расследование, понадобилось много месяцев. В конце концов трое убийц предстали перед судом — и в феврале 2009 года были оправданы. Мало кто удивился этому, поскольку расследование проводилось поверхностно. Заказчиков убийства не затронули. Причастность государства к политическому убийству, подобному этому, могла бы вызвать скандал, — но не при Путине. Когда интересам властных структур угрожают независимые репортеры, киллеры становятся цензорами.

Убийство Анны Политковской стало одним из длинной череды похожих событий. Журналисты и оппозиционные политики становились мишенями и в ельцинскую эру. Так, Галина Старовойтова, известный либеральный политик, была застрелена в 1998 году в жилом доме в Санкт–Петербурге. Но в путинское время такие убийства участились. Усилилась и самоуверенность их заказчиков. В 2003 году Юрий Щекочихин, заместитель главного редактора «Новой газеты» и заместитель председателя комитета по безопасности Государственной думы, умер в возрасте 53 лет от загадочной аллергии. Тогда никто не верил в то, что это произошло по естественным причинам. Я знал Щекочихина в конце 8о–х и начале 90–х годов, когда он был избран депутатом Съезда народных депутатов — первого и единственного полусвободного парламента, который когда‑либо был в Советском Союзе. Раскованная хаотичная атмосфера съезда заставила Щекочихина задуматься о том, чтобы начать превращать слова в дело. Бесстрашный и в то же время в высшей степени практичный, Щекочихин был заметной фигурой в горбачевские и ельцинские годы. Он присоединился ко многим москвичам при защите нарождавшейся демократии во время путча 1991 года. Большинство их замкнулось с тех пор в своих потребительских коконах. Щекочихин и несколько его единомышленников продолжили свое дело. Он приобрел множество врагов в качестве публичного противника чеченской войны, а также КГБ и его преемников.

В провинциальной России не только репортеры, но и любой, кто испортит отношения с властями, с их деловыми и криминальными партнерами, подлежит расправе. По словам Романа Шлейнова,

Тут просматривается определенное сходство с Китаем, где злоупотреблений в регионах может быть больше, чем в центре, но общие параметры устанавливает центральное руководство.