Чтобы я легче засыпала, у Надин было свое средство – маленький кусочек черного сухарика. Когда мы вернемся в Москву, я долго не смогу обходиться без этого сухарика…

* * *

Про омское житье-бытье я еще много могу рассказывать! Память об эвакуации – это на всю жизнь! Спасибо Галине Коноваловой, моей любимой вахтанговской актрисе и подруге мамы, за ее книжку, где она описала нашу жизнь в Омске. Книжка называется «Это было недавно, это было давно».

При первой возможности мы вернулись в Москву – 12 сентября 1943 года. Середина войны. Кто-то жил без нас в нашей квартире. Помню, что все было в чернилах. Джульки не было, никогда.

Мы, маленькие вахтанговцы, ходим с судками в пункт выдачи столовой, стоим в очереди и приносим домой еду. Ее немного, но она есть. Взрослым некогда – репетиции, спектакли, выезды. А мы им помогаем! И хлебные карточки отовариваем, где тоже стоим в очереди. И вот еще – смешное и грустное. Мне 7 лет. Я несу в судке скромную порцию еды, очень осторожно ступаю по булыжникам тогдашнего Арбата и вдруг, запнувшись, падаю. Верхняя миска судка, где лежал винегрет, вылетает на мостовую, и я замираю от горя! Вот до сих пор вижу этот вожделенный винегрет на камнях Арбата. (Теперь он покрыт плиткой.) Собирала я его пополам со слезами…

* * *

Кстати, у меня уже есть и второй дом, почти рядом – в Большом Левшинском переулке. А два дома лучше, чем один, поняла я! Моя комната у Надин по-прежнему в моем распоряжении. Хотя мама, я и мой отчим – артист театра Вахтангова Владимир Балихин, а для меня просто «Вава» и самый лучший человек на свете, живем в одной квартире вместе с Павлом Антокольским. Это дом с коммунальными квартирами, построенный специально для вахтанговских артистов. (В молодости Антокольский был увлечен театром, но все же прекрасно, что он стал поэтом!) Дядя Павлик и мы – почти родные люди. Помню его домработницу Варвару Васильевну, мою любимую «рязанскую бабу», которой я помогала писать письма в деревню сестре. Она диктовала мне и при этом ругала сестру, которая каждый год рожала по ребенку. Ругала она ее непотребно, а я так и записывала. А потом во дворе делилась знаниями. Но она еще могла и меня подкормить и разрешить вместе искупать Дымку – пуделя дяди Павлика, и даже сложить стишок – ведь с кем поведешься…

* * *

А еще – и это было спасение! мы – маленькие вахтанговцы научились дружить – на всю жизнь! Я просто должна назвать всех, с кем театральные гены навек связали такими узами, что прочнее всяких кровных. И еще нас связала война. Анишка Масс, Анишка и Мишка Горюновы, Валька Шихматова, Наталишка и Катюшка Захавы, Андрюшка Куза, Женька Рабинович, Маринка Меньшова, Аленка Щукина, Мишка и Кирка Рапопорты, постарше – Женька Симонов, Лешка Толчанов…

И вот чего бы не хотелось оставлять за кадром, так это одно наше детское коллективное приключение! Известный день – 8 мая 1945 года! Канун Победы! От дяди Павлика Антокольского наша компания узнает, что завтра объявят День Победы! И мы придумали! Закрыли железную калитку к нам во двор и встали на посту. Когда после спектакля люди пошли домой, мы каждому говорили: «Вот дайте копеечку, тогда узнаете, что завтра будет». Нам давали копеечку, и мы доверяли нашу тайну. В итоге мы собрали на порцию «мороженого»! Побежали в «сотовый» магазин (его знают как смоленский гастроном) и там увидели хлеб!!! Мы купили без хлебных карточек(!) два малюсеньких кусочка черного хлеба, упакованных в прозрачные бумажки! Он пах, как «бородинский» хлеб, которого мы еще не знали. Кусали аккуратно по-честному, абсолютно счастливые.

А назавтра мы отрывались, конечно, по полной программе – конец войне!

* * *

Только сегодня не могу не признаться, что та война все еще длится во мне, где-то прячется в подсознании ее эхо. Вот и строчки написались сами собой:

Валера Золотухин с мамой, 9 лет. Чемал – противотуберкулёзный санаторий

Я появился на свет за считанные часы до объявления войны – 21 июня 1941 года. В селе Белый Исток Алтайского края. Как мне мама рассказывала, когда меня принесли на первое кормление, и нянечка со мной вошла в палату, она сказала: «Бабоньки, война!» И вся палата заревела, поднялся вой, плач. У многих мужья и братья были в военных лагерях, к войне готовились. И мой отец тоже был на военных сборах. Вот так я встретил начало войны у груди моей мамы Матрены Филипповны, Царство ей Небесное. Так сказать, вкусил материнское молоко с ее горькими слезами. Отец меня увидел, когда мне было уже два года. Он пришел по ранению в 43-м. Я этого, конечно, не помню. А вот когда он вернулся в 46-м, помню хорошо. Мы с моим братом старшим кинулись к его чемоданчику, а там, кроме военного кинжала, – ничего! И вот я помню это разочарование: «О-о-о, а у него и подарков-то нет!». Как будто мы ждали с фронта подарков, а их не оказалось…

Долго, помню, висела эта шинель отцовская. Он ее берег, и если мама перевешивала, то он очень сильно по этому поводу неистовствовал. То есть она должна была висеть на одном заветном месте. Отец пришел с шестью ранениями, но, к счастью нашему, оказался жив…

* * *

Помню, как мама меня привязывала на нашем крылечке за ногу, перед тем как уйти в поле. Это был, наверное, год 45-й, отца еще не было. И вот я сочинил свою первую песню: «Э-э, герой, на разведку боевой. Мама будет плакать, слезы проливать, а папа поедет на фронт воевать». Такой у меня был автобиографический репертуар. И вот те, кто не мог работать в поле, награждали меня кто стаканом молока, кто яичком, кто кусочком хлеба. Может быть, они мне давали, чтобы я замолчал и душу им не рвал. Но мне, видимо, казалось, что им нравится моя песня, раз они меня угощают. И я еще больше старался…

* * *

Валерий Золотухин (4-й класс) в центре с мамой. Слева от мамы (сзади) брат Володя

Валерий Золотухин с двоюродным братиком Володей

Я помню День Победы, когда нас с братом мама хотела приодеть. А у нас не было даже штанишек. И брат не соглашался надевать соседские девчачьи, а мне было все равно, поскольку я был мал. Помню, как брат сильно шумел, но все равно мама вот так нас одела и повела в центр села. А там на полуторке стояли люди и палили в воздух из всяких охотничьих берданок. И все так радовались, кричали и смеялись. И мы, дети, от них не отставали…