После смерти папы я решила навестить его соседей. Несколько дней я никак не могла на это решиться, а к тому времени они уже узнали новость. Сначала чувствовалась неловкость, но после обмена первыми фразами они пригласили меня в дом, выразили сочувствие, стали, захлебываясь, делиться воспоминаниями. Беседы шли рывками — от что-я-делаю-сейчас до памятных моментов. Благодаря Холли атмосфера не стала слишком мрачной — она ничего не сознавала, кроме того, что вокруг были новые люди, которые занимались ею, улыбались. А когда она решила, что ей все это надоело, и начала требовать изменения мизансцены, это дало мне повод уйти.

Все равно я пробыла куда больше, чем намеревалась, в первых двух домах. Финдлеев я оставила напоследок. К тому времени, когда я туда добралась, было уже почти пять и мы обе — Холли и я, — должно быть, устали. Дверь открыл дядя Боб. Увидев меня, он протянул руки, точно увидел девочку, пропавшую много лет назад. Он, наверное, обнял бы меня, если бы на руках у меня не сидела Холли, внимательно глядевшая, к кому это мы пришли. Дядя Боб остановился в своем порыве, руки его упали по бокам.

— Зоэ, лапочка, мне так жаль твоего папу. А ты-то как? Все у тебя в порядке?

Я вошла в дом вслед за ним, затем — в гостиную, где провела столько часов ребенком. Мы поговорили об аварии, о том, каким шоком явилась смерть папы, каким он был человеком. Через какое-то время, видя, что никто к нам не присоединяется, я спросила Боба:

— А Гэй нет дома?

Голова его резко дернулась.

— Разве ты не знала? Ее не стало в июне. Так и не вернулась из больницы.

Как только он это произнес, я вспомнила, что слышала об этом. Папа сидел по другую сторону столика на своем заднем дворе, залитом солнцем, с банкой «Тетли» в руке. Было это как-то летом. Холли, которая была тогда гораздо меньше, усиленно сосала грудь. Я чувствовала себя неловко от того, что занималась этим при папе, волновалась, что солнце может опалить малышку, тревожилась, что сменные подкладки под грудь оставила в мешочке в передней. Старалась удержать распахивавшуюся блузку, злилась, что рядом нет Пола, который мог бы помочь. Тогда папа и сказал мне, я уверена в этом: «Ты помнишь тетю Гэй, верно? У нее в прошлое воскресенье случился инсульт». Так и вижу, как он это говорит. Не помню, что́ я сказала в ответ, ничего не помню из этого разговора. В памяти возникло лишь, как заворочалась Холли во время кормления и как я старалась удержать ее на месте.

— Ох, Боб, это ужасно. Я не знала. Мне, право, очень жаль.

Хоть я и соврала, но не очень удачно. В беседе появились натянутость и молчание. Вскоре терпению Холли пришел конец. Я тепло поблагодарила Боба, и он поднес мою сумку к машине. Пока я усаживала Холли в ее креслице, застегивала ремень безопасности, у меня было несколько минут на то, чтобы подумать. Появилось объяснение некоторых моментов, озадачивавших меня: почему, например, Дэвид, сын Боба, был одним из свидетелей при новом завещании папы. Почему рядом с подписью Боба не стояло подписи его жены. И я огорчилась таким провалом в памяти. Я думала лишь о том, как достойно проститься. Закрыла дверцу со стороны пассажира, повернулась к Бобу и импульсивно поцеловала его в щеку.

— Мне очень жаль, что приходится уезжать. Я скоро снова приеду.

Но прошла пара недель, прежде чем я сумела вернуться. Пол забрал Холли к своей маме на целый день, так что я была предоставлена самой себе, и это мое посещение было уже куда лучше. К тому времени страховые компании сообщили солиситору, что будут оспаривать притязания. Мы с Бобом какое-то время поговорили об этом, а ведь всегда бывает легче, когда есть конкретная тема для разговора. Боб, как и я, не верил, что кто-то может подумать, будто папа совершил самоубийство. Наличие общего врага помогло нам избежать недоговоренностей во время нашей предыдущей встречи. Был подан чай и выпит. Когда Боб вернулся в комнату со свежезаваренным чаем, я призвала на помощь всю свою храбрость и сказала:

— Боб, я хотела кое о чем спросить. Папа попросил вас засвидетельствовать его завещание, верно?

— Да, лапочка. Дэвид специально приезжал для этого. Было это в августе, если память меня не подводит.

— Он говорил вам, что в нем?

— Упомянул пару вещей. Разве у тебя нет копии?

— Есть. Дело в том, что… В общем, до этого завещания он оставлял все мне. А теперь все положено на имя Холли. Мне неловко об этом говорить, дело ведь не в деньгах, я о них не думаю. Но меня это задело. Если бы папа поговорил со мной, все было бы в порядке — он проявил такую щедрость, обеспечив начало ее будущей жизни. Но мне-то он ничего об этом не сказал. Я не понимаю. Я знаю, это глупо звучит, но у меня такое чувство, что я, должно быть, сделала что-то, огорчившее его.

Боб с минуту смотрел на меня.

— Нет, не думаю, что это так. Он же сделал тебя попечительницей, верно?

Я кивнула.

— Ну вот видишь. Он бы так не поступил, если бы ты его огорчила, верно?

Это звучало разумно. Но не помогло.

— А он ничего не говорил? Не объяснял?

— Нет, лапочка, мне об этом неизвестно. И мне не хотелось спрашивать.

Я-то надеялась, что он сможет пролить какой-то свет на то, что думал папа, что было у него на уме. Это завещание звучало как укор, порицание из могилы. Я не знала, что такого я сделала, только чувствовала, словно заслужила это. Иногда волнение накапливалось, возникало неодолимое желание, чтобы он меня обнял, сказал, что я прощена. Только он этого не сказал. И уже никогда не сможет сказать.

Позже, возле машины, Боб раскрыл мне объятия, словно вспомнил, что хотел обнять меня, когда я в первый раз приезжала. Я позволила ему обнять себя, хотя мне это и показалось странным.

— А твоя дочурка, где она сегодня?

Это прозвучало так, будто Холли куда-то отправилась сама по себе.

— Ее папа повез Холли к бабушке.

Боб кивнул.

— Потрясающая малышка — такая же красивая, как мама. Рэй, знаешь ли, очень гордился ею.

Я выжала из себя улыбку:

— Спасибо.

— А как он, твой парень?

— Пол? Отлично.

— Прекрасно, прекрасно. Ну, Зоэ, не пропадай надолго, а? Старику становится так хорошо, когда он видит тебя.

Я обещала не пропадать. Он стоял у калитки, пока я садилась в машину. И поехала, предоставив ему в одиночестве возвращаться в дом.

— Я переадресовала почту. Все письма приходят ко мне. Я хотела спросить вас про тот набросок с фотографии, где мы сняты в Рюли. Почему вы послали его папе?

Вот тут я впервые сказала ему, что знаю про его рождественскую открытку. Говорить это по телефону я не хотела. Я чувствую, что он колеблется. Я не хочу никаких уклончивых ответов, хочу, чтобы он ответил напрямик.

— Мистер Барр?

— Извини. Это ничего особенного не значит — просто моя манера сказать… Вот только ведь Рэй так и не получил ее. Я же не знал про аварию, пока ты мне не позвонила.