— Отец! — воскликнул Карпилион, подбегая ближе, и его пригвоздило к месту.

У стены он увидел отца. Вернее то, что от него осталось. Крысы изгрызли ему лицо и половину груди. Сгнившая плоть внутри почернела. В ней копошились черви.

— Это он? — спросили где-то рядом.

Карпилион был слишком подавлен, чтобы произнести хотя бы слово и, встретившись глазами с Кием, только и смог, что кивнуть.

— Заверните его и несите наверх, — распорядился Кий, снимая с себя накидку.

Тело наскоро завернули. Несколько человек потащили его наверх.

Карпилион поплелся за ними следом, не слушая, о чем они говорят, и не слыша того, что говорят ему. По дороге сюда он не допускал даже мысли, что не успеет спасти отца, и теперь его сотрясали глухие рыдания. «Я поквитаюсь с твоими врагами», — повторял он как заклинание. — «Я найду их, и поступлю с ними так же, как они поступили с тобой».

* * *

Завернутое в накидку тело доставили в Маргус. Заказали для него усыпальницу, а сами переправились через реку и двинулись в становище. В этом месте по Данубию проходила граница Империи. На другом берегу бурлила чужая незнакомая жизнь. Скифов здесь называли иначе, и сами они изъяснялись на ином языке. Карпилион не понял ни слова из того, что говорили встречавшие дружину люди, и немало удивился, когда его обняли как родного.

Видом своим становище напоминало селение, укрытое среди леса. Дома́ здесь сооружали из бревен. И скотину держали тут же возле повозок с сеном.

Стараясь не отставать от Кия, шагавшего широко и быстро, Карпилион дошел до большого шатра, стоявшего на повозке. Кий показал на него и двинулся дальше, сказав, что внутри находится раненый Гаудент.

Карпилион ворвался в шатер и бросился к брату, лежавшему на ложе из шкур. Выглядел Гаудент неплохо. Одежду ему сменили на чистую. На рану наложили повязку. Тут же рядом на мягкой расшитой подушке сидел Зеркон и развлекал его разговором. Увидев вошедшего, оба умолкли.

— У нас ничего не вышло. Все кончено, — сказал им Карпилион, опережая вопрос об отце.

— То есть его у… убили? — заикаясь, проговорил Зеркон, вернее, его побледневшая тень.

— Это ты виноват! — накинулся на него племянник. — Если бы ты нас не предал, мы бы его спасли!

— Не сваливай вину на Зеркона. Он никого не предал, — вступился за карлика Гаудент. — В крепости нам не поверили. Вот Зеркон и сказал, что мы ищем отца. Он знал, что мы не ответим, нашли его или нет.

— И ты ему веришь?! — У Карпилиона глаза полезли на лоб. — Он же видел, что я дерусь с тобой в поединке. Почему же он промолчал? Почему?

— А кто в тебя кинул кость? Не я? — напомнил Зеркон. — Но тебе хоть кость, хоть кувалда. Все равно не поймешь намека.

— Так надо было предупредить по-людски!

— Как «по-людски»?

— Словами!

— Тогда бы меня вмиг раскусили. И кто бы вам стал помогать?

— Не знаю, — начал сдаваться Карпилион. — Кто-нибудь стал бы. Ты так хорошо притворялся предателем, что я поверил.

— Еще бы. Конечно, поверил! — подбоченился Зеркон. — Притворяться — единственное, что я умею. И, видимо, делаю это не так уж неплохо, если вас обоих до сих пор не убили!

Снаружи кто-то постучал по повозке, но как-то слабо, по-девичьи.

— Ильдика, кажись, пришла, — просиял Зеркон и кубарем выкатился из шатра.

— Что это с ним? — удивился Карпилион. — Подружку себе нашел?

— Да ты что. Какую подружку, — рассмеялся Гаудент. — Это сестренка Кия. Не знаю, правда, родная ему или нет. Здесь её как только не зовут: и Улыбой, и Лебедушкой. А Зеркон по-норски зовет Ильдикой. Считает её покладистой. Не такой, как другие. Она еду нам приносит. Лакомства разные. Зеркон за это превозносит её до небес.

Карпилиона разобрало любопытство, и он слегка отодвинул по́лог шатра.

Возле повозки стояла красивая нарядно одетая девушка. Она, и правда, была не такой, как другие. Карпилион почувствовал это с первого взгляда.

Поговорив с ней немного, карлик вернулся в шатер.

— У них сегодня пируют. И нас туда приглашают, — сказал он не очень-то дружелюбно. — Лично я на эти сборища ни ногой. Напьются и давай буянить. Дикий люд. А ты иди, если хочешь, — сказал он Карпилиону. — Не то обидятся. Подумают, брезгуем угощением. Кстати, мясо тут запекают отменное. Жаль, что в Равенне такое не купишь…

Карпилион не дослушал.

Выбрался из шатра и спрыгнул с повозки.

— Где тут у вас пируют?

— На полянке. Пойдем, я тебя провожу. А то заблудишься в лесу с непривычки, — сказала Ильдика и улыбнулась. У неё были русые волосы и ямочки на щеках, а в глазах сияли теплые голубые огни.

Вот только ростом она оказалась значительно выше.

По пути на полянку оба молчали. Карпилион надеялся, что она останется пировать со скифами и тогда между ними завяжется разговор, но Кий отослал её обратно.

— А ты подсаживайся к огню, — сказал он Карпилиону. — Скоро мы поплывем в Ки́йгород. А оттуда — на Волху к Руа. С тех пор, как умерли Харатон и Октар, он один следит за порядком на нашей земле.

Карпилион кивнул и нашел себе место возле костра.

На пути в Ки́йгород

Когда погода наладилась и небо стало таким же чистым, как широкая водная гладь, три судна на веслах двинулись к устью Данубия, впадавшего в черное Скифское море. Дальше их путь пролегал вдоль морского берега, чтобы на севере снова пойти по реке, которую Кий и его дружина называли между собой Данубием северных земель. В пути их не раз заставали бури. Суда приходилось чинить на каждой стоянке. От местных вождей откупались дарами, а с разбойниками воевали на смерть, теряя людей и приобретая новых врагов.

Последняя часть пути до Ки́йгорода выдалась особенно трудной. Река там была с порогами, и, хотя по весне разлилась, суда приходилось ставить на бревна и тянуть их волоком через порог. Карпилион не отходил от Кия, помогал ему во всем и присматривался к тому, как командует своими воинами. Как ведет себя с ними, как разговаривает, и старался ему подражать.

С братом они плыли на разных судах. Карпилион — на переднем вместе с Кием, а Гаудент — на среднем, на котором везли оружие и какой-то скарб. Первое время Гаудент отлеживался на корме, чтобы рана на ноге быстрее зажила. На том же судне разместился Зеркон, подхвативший морскую хворь. Заботу о них взяла на себя Ильдика, одна из немногих знавшая италийский язык.

На стоянках Карпилион всегда приносил ей что-нибудь с торга — то свистульку, то какую-нибудь диковинку, то распустившийся цветок. Ильдика благодарила и вся светилась от радости. А в присутствии Гаудента становилась совершенно другой — умолкала и хмурилась. Карпилиону казалось, что Гаудент не слишком ей нравится и, считая это несправедливым, расхваливал брата, как только мог. Ильдика внимательно слушала и не говорила ни слова. Разговорчивой она становилась только, когда заходила речь про Ки́йгород. Видно было, что сильно скучает и хочет быстрее вернуться в родные места.