Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ну и вид у вас, — не удержался Понизов. — Как же так? Почему не позвонили? Не предупредили? Мне только передали, — вас задержали и собираются арестовать.
— Освободили, — скупо сообщил Щербатов. Заметил нетерпение Понизова. — Насчет эксгумации уже в курсе. И — слава богу, что свершилось. Хоть здесь слава богу.
Он размашисто перекрестился.
Понизов вытянул из кармана завернутый в целлофан крестик:
— Возвращаю ваше, фамильное! В дополнение к тому, что вам передал Пятс.
При виде отцовского крестика лицо старого князя дрогнуло.
— Пойдемте-ка в дом, — пригласил он, стесняясь. — Никто не помешает. Жену к сестре отправил. Уж больно блажила, как вернулся.
Мало кому доводилось побывать в этом доме. Хозяин не любил допускать чужих. Но Понизов бывал, и всякий раз поражался, как большой, ярко расписанный, но типичный деревенский сруб внутри преображался в княжеские палаты, уставленные старинной, восемнадцатого-девятнадцатого веков мебелью. Комоды, канапе, шифоньеры, кованые сундуки, ореховый книжный шкаф, готический буфет — кабинет в стиле Генриха Второго, сервер в стиле буль… Мебель эту, поломанную, полуразрушенную, рукастый Борода разыскивал по старым домам, чердакам, подвалам, свалкам и реставрировал так, что музеи и театры предлагали за нее крупное вознаграждение. Но хозяин не продавал. Старинная мебель, фарфор были его страстью. Возвращаясь по вечерам, он запирал входную дверь и будто переносился из ненавистного советского настоящего в дореволюционную старину — какой запомнил ее по рассказам родителей.
Князь вынул из буфета фигурную бутылочку с фруктовой настойкой, рецепт которой придумал сам. Налил по стопочкам, из которых, по Понизову, разве что валокордин пить.
Но на сей раз непьющий князь махнул свою «пипетку» одним глотком. Перевел дух.
— Сказать ли, чем мучился все эти годы? В чем даже вам в прошлый раз не признался, — произнес он.
Боясь разрушить исповедальное его состояние, Понизов поспешно кивнул. То, что услышал, и впрямь поразило.
Крест молодой князь Щербатов действительно получил от самого Пятса. И действительно для того, чтоб адресат уверился, что действует он по специальному поручению. Но передать Щербатов должен был не только сведения о последнем пристанище президента. Главное, что поведал ему Пятс перед смертью, — что во время транспортировки в Бурашевскую психбольницу ему удалось спрятать в Тургиновской церкви важные документы, которые необходимо отвезти в Эстонию и там вручить верному человеку.
— А я струсил, — закончил рассказ Щербатов. — Долго сидел, пуглив стал. Через месяц решился-таки, приехал в Тургиново, но документов в церкви не нашел. Подумал — пацаны нашли да выбросили. Даже обрадовался — не судьба. Но много позже по «Голосу Америки» услышал про письма президента Эстонии Пятса, написанные в заключении.
— И что это значит? — недоуменно спросил Понизов.
— Значит, нашелся кто-то посмелей меня… А знаете, как меня выпустили? — Щербатов вдруг вернулся к началу разговора. — Начальник райотдела Сипагин самолично ко мне в ИВС (изолятор временного содержания. — С. Д.) приехал. Показал санкцию на арест и предложил свободу в обмен на мой бизнес. У него, оказывается, у брата в Кувшиново схожее дело. Расширяться надумали. Я согласился. Там же и все бумаги при нотариусе оформили. Всё штампы ставил. Так раззадорился, что аж постановление об освобождении заштамповал. Так что я отныне люмпен! — он горько засмеялся. — Возвращаюсь во Францию. С чем уехал, с тем и вернусь.
Он насмешливо щелкнул себя по ширинке. Понизов взъярился:
— Борис Вениаминович, не смейте так! Не дело уступать поляну негодяям, когда дождались, наконец, своей свободы! Вы-то, как никто, ее выстрадали.
— Это не та свобода, — возразил печально Щербатов. — И — полно вам, Коля! Эти ли, другие. Да я уж и документы оформлять начал. Думаю, недолго займет. Французского гражданства меня никто не лишал. А вот вы попробуйте. Мне всегда казалось, что у вас получится. Есть в вас тяга к новому, неизведанному. Да и крепость — чтоб отбиться.
Щербатов достал крест Пятса, протянул Понизову.
— Оставь себе, — всегда державший дистанцию, он вдруг перешел на «ты». — Он еще просил: если когда-то церковь в Тургинове восстановят для отправления культа, отнести этот крест туда. Мне уж не судьба.
Понизов тихонько закрыл за собой калитку. «Ушастик» так и стоял посреди дороги. Местные водители, зная хозяина, не гудели. Осторожно объезжали по обочине.
Так скверно ему давно не было. Домой, как часто в таких случаях бывало, совершенно не хотелось. Поехал в Тверь, на «конспиративную» квартиру.
В чем преимущество старенького «запорожца»? Можно бросить на ночь — не сильно напрягаясь. Правда, разок всё-таки сняли колеса. Понизов даже посочувствовал чудаку, польстившемуся на разношенную, как старые калоши, резину. Но, в сущности, головной боли брошенный без надзора «ушастик» не доставлял. Допыхтел до места назначения — уже удача!
Понизов выбрался из машины. С силой хлопнул дверью, — иначе не закрывалась. От подъезда отделилась тень.
— Николай Константинович! — окликнула тень. Вышла на свет и обернулась Светланкой. Кровь ударила Понизову в голову.
— А я вас заждалась. Долго гуляете, — сообщила она, стараясь выглядеть беззаботной.
Понизов совершенно растерялся.
— Но — каким образом именно сюда? Никто не знает…
— Ну, не совсем никто. Секретарша ваша дала адрес. Я ей сказала, что готовы материалы и что вы их очень ждете. Она засмеялась и — дала.
Светланка протянула обернутую в целлофан кассету.
Понизов неуверенно принял.
— Но… это не мне. Это эстонцы ждут. Разве не предупредили?
Светланка нахмурилась: конечно, предупреждали. И маленькая хитрость не удалась.
— Я… хотела увидеться! — выпалила она.
— А Лева, он?..
Светланка рассердилась:
— Леве я сказала, что ухожу, потому что люблю другого! Сказать, кого именно?!
Понизов смешался.
— Но… — промямлил он. — Как это может быть? Мы и виделись-то всего раз.
— Всего раз! — подтвердила Светланка. — Но какой!.. Я, может, до сих пор всех мужиков к тому случаю примеряю.
— А тебе Левка, когда отговаривал, не сообщил, что я бабник?
Светланка уныло кивнула: конечно, сообщил.
— И что женат? И дети? Криво, правда, женат. И, наверное, разойдусь. Но пока так.
— Не пугай ты меня, — попросила она. — Не видишь разве? Я и так боюсь.
Ее затрясло.
Понизов заботливо склонился:
— Что-то не так?
— Коля! Включи, наконец, мозги! — простонала она. — Два часа на улице. Я ж элементарно продрогла!