Похороны закончились. Гробы закопали, на холмиках установили обелиски с крестами, обнесли оградой. Близкие родственники погибших сели в микроавтобус и уехали, за ними потянулись автобусы с похоронной делегацией. Кладбище в этом неуютном уголке города, с готовыми ямами для очередных умерших, опустело. А затем к свежим могилам подошел человек в странном зелено-сером, с разводами, комбинезоне, огромный, широкий, с бледным лицом и бездонно-черными глазами. Постоял в задумчивости у могил, пристально глядя на обелиски с фотографиями похороненных, и тяжело, но бесшумно канул в заросли за оградой. На свежей земле у ограды остался отпечаток его ботинка: рифленая подошва и в центре давленный трезубец.

Через час после окончания похорон в квартиру к матери более молодого из погибших, Никиты Сухова, позвонил тот же человек в пятнистом комбинезоне, с черным чемоданчиком в руках. Ему открыл один из родственников Сухова, его дядя по материнской линии Федор Тихонович Симагин.

— Извините, здесь проживает гражданка Сухова Мария Ильинична?

— Проходите, — посторонился Симагин, круглый, потный, в костюме, несмотря на жару. — У нас тут похороны, помяните ее сына. А что вы хотели?

— Я не знал, извините. Газ-служба, обычная профилактика. Зайду в следующий раз. А что случилось?

— Погиб ее сын. — Симагин вытер лоб платком, поморщился. — Несчастный случай, разбился, с другом на машине, она загорелась… — Федор Тихонович махнул рукой с платком. — В общем, еле узнали, да и то по родинкам на плече.

Гость сожалеюще поцокал языком.

— Да, это неприятно. — Увидев удивленный взгляд родственника, заторопился. — Извините, у меня еще много заказов.

— Ничего себе — «неприятно»! — пробормотал Симагин, провожая его взглядом, но тут же забыл об этом, возвращаясь в квартиру, где царила тягостная атмосфера воспоминаний и последних речей вослед безвременно ушедшему.

* * *

Самолет взлетел в девять вечера из Быкова, и Сухов с каким-то новым для себя чувством потери глянул на город сверху: скопление рукотворных холмов из бетона, кирпича, стали, стекла и асфальта, среди которых сновали металлические жуки-автомобили и ползали мураши-люди. На душе скребли кошки, было муторно и тоскливо, и до боли в желудке хотелось проснуться и зажить прежней, расписанной по нотам жизнью. Но танцор знал, что это невозможно, возврата к прежней жизни не было, как бы ни повернулось колесо судьбы. И все же сердце жаждало успокоения, а не борьбы. Все еще помнились глаза матери, растерянные, ничего не понимающие, не умеющие лгать, и сжималось сердце в тревоге за нее: сможет ли она сыграть роль убитой горем матери, если кому-то из неведомых далей и времен вздумается проверить, умер ли ее сын на самом деле или нет.

На свои похороны Никита не пошел, вернее, его не пустил Такэда, решивший не рисковать. Ксения присутствовала на кладбище и должна была рассказать все подробности, хотя и месяцем позже, когда все поутихнет. Как и мать, она знала правду, но роль свою сыграла вполне искренне, понимая, что от ее игры зависят последствия «похорон».

Улетали «погибшие» без нее, девушка даже не знала — куда, но готова была ждать весточки и прилететь по первому же зову.

Такэда, сидевший рядом, искоса поглядывал на друга, но молчал, понимая его состояние. Сухов отрезал свои длинные волосы, волной падавшие на шею, отрастил бородку и усы и теперь походил на коммерсанта, спешащего по делам на край света — в Хабаровск. Такэда тоже отрастил усики а-ля Чарли Чаплин и превратился в типичного экранного мафиози, связываться с которым вряд ли стоило кому бы то ни было.

Операцию с «похоронами» они разрабатывали почти месяц, а осуществили лишь в середине сентября, когда подвернулся случай.

Во всем мире существовала практика негласной перевозки и похорон трупов из моргов полиции или милиции, «прошедших опознание, но не опознанных». Чаще всего такими становились одиночки, уехавшие из родных мест и погибшие на чужбине, в авариях, катастрофах, а зачастую и от ножа бандитов. На этот раз милицейский «ворон» перевозил в Москву из Реутова десять молодых парней, целую команду «самоубийц», путешествовавшую по стране на велосипедах и не имевшую никаких документов: все они, перепившись, спали на сеновале в одной из деревень и сгорели в одно мгновение, не успев сообразить, что случилось, когда одному из них захотелось покурить.

Машина с останками слетела с шоссе в реку ночью — лопнуло переднее колесо, и водитель не смог удержать холодильник на дороге; к счастью, сам он остался жив, как и сопровождающие мертвый груз. Правда, этим повезло меньше, оба милиционера получили сотрясение мозга.

Сообщение об аварии пришло в центральное городское ГАИ в первом часу, и тотчас же это стало известно Такэде, компьютер которого давно «дежурил» в сети компьютеров всех тревожных служб Москвы. На место происшествия инженер приехал с Никитой через полчаса, опередив гаишников и милицию. Еще через несколько минут два полуобгоревших трупа, завернутых в гардины, лежали в кабине «сотки» Сухова, а остальное было делом техники. Водитель был без сознания и ничего не заметил, и заметили ли милицейские чины пропажу останков двух человек, друзья так и не узнали: морозильник свалился в реку, и это обстоятельство сработало на руку похитителям.

Самым трудным делом оказалось воспроизведение на плече одного из трупов, соответствующего по габаритам и мускулатуре Сухову, наколки, имитирующей родинки «семерки», но в конце концов Такэда, специально консультировавшийся по данному вопросу, справился и с этим. Все их действия происходили в полутемном гараже Такэды и так измотали танцора, что он едва не сорвался, крича шепотом, что «плевать он хотел на все эти СС и ЧК», что «хочет жить, как все люди, пойдет в Госбезопасность, во всем признается, и будь что будет». Толя не возражал, продолжая начатое, и пыл Сухова иссяк, хотя потом он признался, насколько все это ему противно.

День они готовились к «операции отхода», а пятнадцатого сентября вывели ранним утром машину, выехали за город и удачно разбили ее на повороте о ствол огромного тополя, уложили подготовленные трупы надлежащим образом внутри и возле машины и подожгли ее. Похороны состоялись через два дня…

Самолет набрал высоту, стюардесса разнесла напитки, но Сухова сон не брал, несмотря на то что в последние сутки нервы его напряглись до предела, а сейчас наступило расслабление. Не спал и Толя, делая вид, что читает. Устал и он, взяв на себя на этом этапе все тяготы путешествия. В отличие от Никиты, все еще сомневающегося в верности их действий и реальности происходящего, инженер точно знал, что опасность смертельна и возврата к прежней жизни не будет. И только он один ведал, куда они летят и зачем.

В Хабаровске еще лет десять назад был создан Центр русского боевого искусства — ЦРБИ, инструктором-наставником которого стал учитель Романа, мастер шестой категории россдао, ученик знаменитого Деда, Иван Григорьевич Красильников. Такэда надеялся договориться с ним, чтобы обучать Никиту, с успехом начавшего путь бойца у Романа.

«Он просто талант! — вспомнил инженер слова инструктора. — За два месяца обогнал моих орлов, которые занимаются уже по году-полтора! Если так пойдет и дальше, он и меня обгонит через год». Через год, повторил про себя Толя. В том-то и дело, что года в запасе у него нет. Главное, чтобы в ходе занятий он осознал две истины: важна победа не над противником, а над собой, это раз, и два — побеждает не борющийся против чего-то, побеждает борющийся за что-то.