— Он украл не по-настоящему, — сказал я моему посетителю, — ведь это были игрушечные деньги, не имевшие никакой реальной ценности, и он знал это — одиннадцатилетние дети уже знают цену деньгам. Нет, он всего лишь исполнил ритуал замещения: вместо настоящего воровства он взял ненастоящие деньги, один раз в жизни. И больше никогда. Чистая психология. Так же, как в детстве, на мой взгляд, надо пройти через убийства и разбойные нападения, чтобы позднее уже не совершать их.

Ведь это ничего, что я лишний раз высказал свою точку зрения? Ведь сам я мухи не обижу, мне жаль всех шмелей, пчёл и птичек, так радующих нас.

— Заметим, однако, раннюю тягу к напечатанным деньгам, — продолжал я. — Дядя прятался с ними в течение шестнадцати часов. Шестнадцать часов подряд скрываться на чердаке с деньгами за пазухой! И только потом он вышел оттуда — но не с повинной, а скорее как человек, который сдался. Сдался в общем и целом: где много собак, там зайцу смерть. Сопротивление бесполезно.

Было ли ему стыдно? Не знаю, ему всегда было мучительно тяжело выходить за пределы собственного мира и вступать в мир других.

Конечно, в тот раз его простили — ведь он был ещё ребёнок, неспособный осознать содеянное.

— Однако я могу себе представить, — сказал я, выражая только своё личное мнение, — что без этого деяния дядя, возможно, стал бы преступником.

Некоторое время мы с моим посетителем сидели, опустив головы, чтобы осмыслить всю долгую дядину жизнь, которая проходила перед нашим внутренним взором.

По улице проезжали автомобили, кто-то кричал, и где-то поблизости поскрипывали доски паркета под ногами госпожи Штумпе.

•••

— Как бы то ни было, его ни разу не застукали.

* * *

— Готов поспорить, — сказал мой посетитель, — вы тут произвели не один домашний обыск, — он огляделся, — и как, нашли что-нибудь?

Резервуар для дизельного топлива.

— Спорим, ничего не нашли. Разве что несколько изданий в кожаном переплёте, немножко порнографии, «Жизнь мадам Такой-то» или что-нибудь в этом роде. Я знал этого человека. В своём окружении он никому не бросался в глаза. Его можно было принять за служащего, инспектора — у него не было дорогого автомобиля, он не совершал круизов, у него не было женщин (дорогих женщин). Вполне средняя жизнь, которую он вёл и довёл бы до благополучного конца, если бы ему в голову не пришла эта безумная идея — ведь ему было уже около семидесяти, — а именно: уйти на пенсию, как это делает любой другой.

Что за идея!

В один прекрасный день он вышел из своего подполья на свет божий и вступил в контакт, только нельзя сказать точно с кем — то ли с Объединением Лемке, то ли с Садоводческим товариществом во Франкфурте, — которые, конечно же, были огорошены. Он хотел провернуть большой номер, внести всё разом — два, три, а может, и четыре миллиона, обеспечить себе безбедную старость. Хотел после этого уйти на покой, бедный безумец.

О боже!

Ещё одна картинка для разыгравшегося воображения.

Дядя в своём тёмном костюме, в шляпе и чёрных очках. Без оружия, но с зонтом-тростью. То ли они сразу обнаружили одну, то ли впоследствии при сбыте так глупо всё обернулось, что любая купюра без усилий выводила сыщиков на производителя. До самого первоисточника. И вот он, дядя, в жёлтом галстуке, шляпа с лентой, место встречи Янновицкий мост — и бумм!

— А вот и нет.

Бог миловал. Хотя у меня всё ещё холодок по коже: дядя с чемоданом, тридцать кило крупными купюрами — даже партия тысячных, хоть в это и не верится, — посреди Янновицкого моста в сером тумане. Как он мог дотащить туда свой чемодан, старый человек, ведь этот чемодан был ещё из прежних времён, без роликов, с деревянными планками. И заступает ему дорогу этот сыщик — ну и подлая же у него рожа! — с поднятым воротником, раздаётся трель, после чего мост блокируется с обеих сторон чёрными автомобилями: схватили и увезли. Всё! И это было бы ещё не самое худшее. А допустим, ещё вариант: кто-то подходит к нему с другой стороны — ну и подлая же у него рожа, бровь странно подёргивается. Идёт поперёк дороги, а с ним чёрный ворон. А с ним смерть.

Ну да ладно, вместо этой напасти явились новые деньги, и, как знать, может, они спасли ему жизнь. Со всеми их тонкостями и хитростями, со скрытыми знаками.

Может быть, на этом месте пора остановиться подробнее на тех признаках новых денег, которые так затруднили жизнь всем, кто был причастен к их фальсификации. Думаю, вряд ли кто-нибудь сегодня, вынимая из портмоне синюю или коричневую бумажку, задумывается о том, какое сложное изобретение он держит в руках. Во-первых, новая защитная полоса: раньше она шла по бумаге плоско, теперь же она прошивает бумагу насквозь, по крайней мере выглядит так, будто прошивает насквозь. Кроме того, если присмотреться, можно разглядеть на ней надпись (или нельзя) с обозначением достоинства купюры в немецких марках.

Водяные знаки не изменились, но они и раньше были уже достаточно совершенны.

Очень мудрёное совмещение — этот момент мы уже удостаивали вниманием — мелкий геометрический узор, который на просвет образует букву «D». Сложно это в первую очередь для фотокопирования, при котором никогда не добиться такой точности покрытия.

А взять оттенения вокруг головы! Под лупой они обнаруживают мельчайшие надписи, настолько недостижимо тонкие, настолько микроскопические, что это ниже предела разрешающей способности фототехнического зерна.

Есть и ещё трюки. Числительные, которые прощупываются пальцами. Номинал для слепых. А флюоресцирующие тени-призраки, проступающие лишь при специальной подсветке!

Банкноты номиналом в пятьсот и тысячу марок имеют особо дорогое исполнение: на них нижняя половина большого числового номинала (на лицевой стороне) переливается от золотого к зелёному, если купюру перевернуть.

Казалось бы, этого уже должно хватить.

Нет, это ещё далеко не всё, остались неупомянутыми лабиринты, рельефные края, длинный числовой ряд, который при покадровом разнесении по четыре цифры обнаруживает код, — это трудно переоценить, например, при больших банковских заказах.

Не говоря уже о критериях качества бумаги, качества красок, растворимости в ацетоне и так далее — я просто не в состоянии всё это перечислить и отсылаю интересующихся к пресс-службе Бундесбанка Германии (Вильгельм-Эпштайн-штрасе, 14, Франкфурт-на-Майне, 1). Там вам предоставят исчерпывающие сведения.

— А что, если он всё-таки сделал каше?

— Как вы себе это представляете?

•••

— Я думаю, всё же может быть, — размышляет мой посетитель, — что он закрыл глаза на отдельные несовершенства своих творений (пусть это были пятёрки), что вполне реально и без заметного урона для качества его работы — в конце концов, ведь не Рембрандт же он.

Ага!

— Может быть, он, невзирая на все понятные муки совести художника, печатал и новые деньги высокого качества — пусть уже и не столь высокого, но достаточно высокого для таких, как мы. Я имею в виду, ваш дядя мог быть и не вполне доволен собой, но мы-то могли быть им вполне довольны.