Лара не понимала, почему Мирек неожиданно пустил её в ту часть жизни, куда идрузей не всегда допускают. Ведь мог бы позвать с собой Тонду, тот бы явно не отказался помочь. Но зачем-то позвал её.

И никуда было не деться от мысли, что если их поцелуй она и сможет когда-то забыть, то вот этот вечер, полный молчания и огней, из памяти выбросить не удастся.

Мирек сделал шаг назад и сфотографировал могилу.

— Для бабушки, — пояснил он. — Она хочет знать, если я все правильно сделал.

Первый раз не приехала на могилу своих родителей.

— Она из Праги, получается?

— Да, мама забрала её к себе в прошлом году, когда ноги у бабушки стали болеть.

— Значит, ты наполовину пражак, — подколола его Лара. — По маме.

— Neee, — усмехнулся Мирек, — jsem Moravák[27].

Лара хотела еще что-то сказать, но вдруг лицо обожгло ледяным порывом ветра.

Она поежилась, пытаясь плотнее запахнуть неудобное пальто, и ощутила мелкие холодные капли.

— Дождь?!

— Похоже.

— Не было же в прогнозе! — возмутилась Лара, прекрасно понимая всю бессмысленность своего негодования. Погода в Праге была так переменчива, что прогноз погоды больше походил на предсказание будущего по картам. С той же степенью надежности.

— Подождем или пойдем?

— Побежим!

До остановки было не так далеко, и был шанс добраться до автобуса раньше, чем дождь разойдется в полную силу, став полноценным ноябрьским ливнем.

Но закон подлости в этот раз сработал на максимум: с неба хлынуло именно в тот момент, когда они пробежали ровно половину пути. Язык не поворачивался назвать это светопреставление дождем: казалось, что кто-то сверху просто опрокинул на них ведро ледяной воды.

— А-а-а-а! — взвизгнула Лара, ощутив, как за шиворотом тут же стало мокро и холодно. — Зонтик есть?

— Нет! — Мирек уже сдирал с себя свою навороченную непромокаемую куртку и пытался завернуть в неё Лару. Одной рукой это получалось плохо, особенно учитывая то, что Лара активно сопротивлялась.

— Мирек, с ума сошел? У тебя гипс!

— Srát na to![28] — прорычал он, оставшись в одной футболке.

— Но…

— Лара! — потеряв терпение, рявкнул Мирек, и она неожиданно послушалась: натянула прямо на пальто куртку, которая все равно не сошлась на груди, и они побежали к остановке.

Лара проклинала себя за то, что надела сегодня эти дурацкие ботильоны на каблуке. Просто в кроссовках было уже реально холодно, ноги подмерзали, и показалось, что с задачей пройти на каблуках до кладбища и обратно она справится.

Но именно пройти! Бегать она в них точно не планировала, тем более под дождем.

Каблуки проскальзывали на мокрых камнях, она дважды чуть не подвернула ногу, а ливень все не прекращался — стоял стеной. Когда они влезли в автобус, с обоих текло так, будто они искупались прямо в одежде. У Лары хотя бы спина осталась сухой, благодаря куртке Мирека, он же — в одной футболке — промок насквозь. С волос у обоих текла вода, лица были мокрые, и Лара очень надеялась, что она не выглядит сейчас как панда из-за растекшейся туши.

— Ты почему капюшон не надела? — спросил Мирек, стуча зубами.

— Не подумала, — призналась Лара, чувствуя себя идиоткой. Не только от того, что затупила с капюшоном, но и от того, что стояла сейчас и не могла оторвать от него взгляда. Смотрела. На все смотрела. И на слипшиеся стрелочками ресницы, и на закрутившиеся кольцами волосы, и на мокрую футболку, обрисовывающую рельеф груди. Смуглая кожа покрылась мурашками, повязка, на которой держалась рука, напоминала тряпку, и гипс явно намок. Господи, хоть бы он не заболел!

— Тебе холодно? — дрогнул голос у Лары.

— Нет, — он попытался растянуть в улыбке посиневшие губы и протянул ей руку: — Вот потрогай.

Лара машинально сжала его на удивление горячую ладонь и… и не смогла отпустить. Она тоже замерзла, всё тело била дрожь, а из руки Мирека будто текло сильное успокаивающее тепло. И было легче. Так они и стояли, неловко держась за руки, как два подростка. Смотрели при этом, что характерно, в разные стороны.

А когда автобус подъехал к их остановке, Лара, попытавшись сделать вид, что ничего не произошло, независимо выдернула руку и метнулась к открывшейся двери. Шаг вниз, скользкая ступенька, подвернувшийся каблук…

И обнаружила себя уже сидящей в луже у автобуса.

Мирек больно дернул её за локоть, поднимая и оттаскивая подальше от дороги.

— V pořádku?[29]

— Да. Нет, — сбивчиво ответила Лара, пытаясь понять, что не так. Ничего не болит вроде, удачно как упала! Но что-то мешает все равно. — Твою мать!

Она наконец поняла. Один каблук отломился почти полностью, и поэтому казалось, что она хромает. Гребаные ботильоны. Гребаные каблуки. Гребаный дождь.

Но сил злиться уже не было. И они молча поковыляли к общежитию. Лара молилась, чтобы в этой грязной и мокрой, как курица, девушке, которой она сейчас была, никто не опознал молодого преподавателя. Но на улице из-за дождя было довольно безлюдно, и к тому же темно, так что переживала она зря.

Только вахтерша поохала, и несколько девушек в коридоре проводили Лару сочувственным, а Мирка однозначно оценивающим взглядом. Ну и плевать.

— Снимаем все тут, — скомандовал Мирек, когда они ввалились в их коридор.

— Да, — без задней мысли согласилась с ним Лара, — чтобы грязь в комнаты не тащить.

Она с омерзением стянула с ног две бесформенные мокрые тряпки, бывшие когда-то замшевыми ботильонами, сбросила с плеч куртку Мирека, свое пальто, насквозь промокшее на груди, и влажный свитер, отчетливо пахнущий мокрой шерстью. Поежилась, оставшись лишь в тонкой футболке. Мирек в это время избавился от кроссовок и пытался расстегнуть джинсы.

Надо же, справился. И молнию вниз сам потянул, вот только снять одной рукой тяжелые, мокрые, прилипшие к ногам штаны было нереально. И они оба это понимали.

Лара молча шагнула к нему. И, не давая себе времени подумать, потянула вниз джинсы. Мокрая ткань поддавалась с трудом, она буквально сдирала с него эту тряпку, упорно отводя глаза в сторону. И все же нет-нет да и цепляла взглядом что-то.

Полоску темных волос на плоском животе. Черные трусы с широкой оранжевой резинкой, которую она уже как-то видела, когда он наклонялся за чем-то на кухне.

Сильные бедра.

Когда штаны оказались на щиколотках, Мирек уже справился сам. И невозможно было не заметить, что его трусы при этом совершенно однозначно натянулись спереди.