Джефф, догадавшись, что их встреча внезапно заканчивается, тоже поднялся, поставив свой недопитый бокал на столик.

– Ты действительно ничего не имеешь против? Можешь мне не верить, но мне важно, чтобы ты не возражала.

У Кейт сверкнули глаза.

– Возражать? Почему я должна возражать? – Пригладив волосы, она рассеянно оглядела комнату. – Джастин удивится, когда я расскажу ему, как все получилось. Очень удивится. И порадуется. Да, мы оба очень рады. А теперь давай принесем твои вещи, – энергично сказала она с широкой застывшей улыбкой и пошла к двери.

Вот так. Дави пятками, сиди прямо. Вот-вот, понимаешь? У тебя хорошо получается.

– Я чувствую себя мешком с картошкой.

– Да нет же, у тебя здорово получается. Немного приподними руки. Над его шеей.

– Это единственное, что не дает мне свалиться.

Сабина, нахмурившись, спрятала лицо в шарф, а Том усмехнулся, обдавая ее теплым дыханием. Она призналась себе, что ей почти нравится, но она не собиралась этого показывать. Маленькая серая лошадка послушно шла под ней, прядая ушами в ответ на разговоры Тома и изогнув шею, как игрушечный конь-качалка. Она не пыталась сбросить Сабину, укусить или лягнуть ее, врезаться в живую изгородь или убежать, чего втайне опасалась девочка. Лошадь даже не смотрела на нее со злостью, присущей лошадям из школы верховой езды, а напротив, казалось, получала удовольствие от прозрачного зимнего утра, приняв ездока как необходимую плату.

– Я говорил тебе, что твоя бабушка хорошо разбирается в лошадях, – произнес Том с высоты более крупного гнедого коня. Поводья он держал в правой руке, как в вестерне, а левая рука висела вдоль туловища. – Она не посадила бы тебя на слишком резвое животное. А эта лошадь абсолютно безопасна. Я сам слышал, как она говорила об этом по телефону.

Сабина почувствовала, что сейчас должна выразить благодарность или восхищение, но не могла. Последние несколько дней бабушка почти не замечала ее, а если и замечала, то лишь затем, чтобы пожурить за что-то. Например, за то, что не отмыла сапоги от грязи. Или позволила Берти спать днем в своей постели. Она даже накричала на миссис X. за то, что та подала деду не то масло, и сама отнесла поднос вниз, а потом все ругала ее, словно бедная старая миссис X. пыталась отравить его или что-то в этом роде. Сабине хотелось накричать на бабку в ответ, но миссис X. положила руку ей на плечо и сказала, что это не важно.

– Она в большом напряжении. Надо пожалеть ее, – сказала она.

– Почему все позволяют им делать все это безнаказанно? – спросила Сабина Тома, который спешился и открывал деревянные ворота.

– Кому? Что делать безнаказанно?

– Им. Деду и бабке. Почему вы все продолжаете работать на них, когда они так ужасно со всеми обращаются? Не думаю, что они много вам платят, бабка все время твердит об экономии. – Сабина произнесла эти слова со злостью.

Том распахнул ворота и похлопал лошадь по боку, после чего та неуклюже закружилась вокруг него. Сабина въехала в ворота под звук чавкающих по грязи копыт.

– Она хорошая.

– Нет, не хорошая. Они никогда не благодарят вас за то, что вы делаете. А вчера она грубо обошлась с миссис X. И все же никто из вас и слова ей поперек не скажет.

– В этом нет смысла. Она никого не хочет обидеть.

– Это ее не оправдывает.

– Я и не говорю, что оправдывает. Но все люди разные, и она такая. Какое же холодное утро!

Том сунул ногу в стремя и, приподнявшись, перекинул через лошадь вторую ногу. Сапоги его были облеплены грязью.

– Но это унизительно. Она обращается с вами как со слугами. Словно вы живете в девятнадцатом столетии.

Том потрепал гнедого по мускулистой шее.

– Что ж, наверное, можно сказать, что мы ее слуги.

– Это нелепо. Вы штат служащих.

Том снова заулыбался. Его улыбающийся рот был виден над шарфом, плотно обмотанным вокруг шеи.

– Ну и в чем разница?

– Разница есть.

– Давай дальше.

Сабина уставилась на уши своей лошади. Правое прядало взад-вперед. Том иногда ужасно раздражал.

– В том, как она это делает. Они оба. Разница в том, как они с вами обращаются – на равных или… безо всякого уважения.

Сабина украдкой взглянула на Тома, думая, что зашла слишком далеко, и испугавшись, что обидела его.

Но он только дернул плечами и сорвал с наклонившейся ветки мокрый лист.

– Я смотрю на это по-другому. Они хорошие люди, но немного старомодные. Вспомни, они росли со слугами. Они выросли в колониях. Им нравится все делать по-своему, и они быстро расстраиваются, если так не получается. Ну вот, – Том остановил лошадь и обернулся к Сабине, – если бы они плохо обращались с кем-то одним, то думаю, мы все уволились бы. Здесь нет балбесов, Сабина, что бы ты ни думала. Но мы их понимаем. И их побуждения. Ты, может быть, этого не видишь, но они нас тоже уважают.

Сабина с ним по-прежнему не соглашалась, но что-то в поведении Тома отбило у нее охоту продолжать разговор.

– Что бы ты ни думала о ней сейчас, миссис X. права. Твоей бабушке приходится нелегко. Тебе следует немного перед ней открыться, Сабина. Поговори с ней. Это тебя может удивить.

Сабина пожала плечами, словно ее это не касалось. Но напряжение, в котором находилась бабушка, как она знала, объяснялось болезнью деда. Он уже пять дней не выходил из своей комнаты, и его часто посещал молодой серьезный врач.

Сабине не хотелось спрашивать, что случилось. Как-то миссис X. попросила ее отнести наверх его поднос с ланчем. Он спал, и она, оцепенев, застыла в дверях, с ужасом глядя, как на блестящем восточном покрывале покоится очень худая голова и дед хрипло и натужно дышит, разбрызгивая слюну. Сабина не могла бы сказать, что дед выглядит плохо. Он был слишком стар, чтобы вообще как-то выглядеть, – ну да, очень стар.

– Он скоро умрет? – спросила она Тома.

Повернувшись в седле, он глянул на нее, потом отвел глаза, словно что-то обдумывая.

– Мы все умрем, Сабина.

– Это не ответ.

– Дело в том, что у меня нет ответа. Пошли, погода совсем испортилась. Надо поставить лошадей в конюшню.

Это началось с той ночи с гончими. Примерно неделю назад Сабина проснулась рано утром от приглушенных звуков, напоминающих волчий вой. Этот вой казался не скорбным, а каким-то кровожадным, пробуждая первобытный страх. Испугавшись, она медленно вылезла из постели и босиком подошла к окну, ожидая в своем полусонном состоянии увидеть полную луну. Вместо этого она смогла различить внизу, в голубоватом сумраке, худую фигуру бабушки в плотно запахнутом халате, которая бежала через двор. Она кричала кому-то, чтобы вернулся. Это был не гневный, возбужденный крик человека, преследующего преступника, но отрывистый, почти умоляющий.