Нас выводят из подсобки: двое уродов идут впереди, двое поторапливают сзади. От слабости еле переставляем ноги… Выходим из коридора, жадно вдыхаем свежий солоноватый воздух и щуримся от яркого солнечного света.

На палубе ни одного человека. Нас подталкивают к веревочному трапу за низким бортом. Внизу покачивается лодка.

Свершилось! Скоро будем на берегу!

Фээсбэшники предупреждали: пираты отчего-то не жалуют металлические штатные трапы, по которым моряки легко и комфортно спускаются на причал или в пришвартованный катер. Цепляясь за поперечные перекладины, кое-как ползем вниз.

Усевшись прямо на дно утлого суденышка (привычных для нас лавок в этой гулянке почему-то нет), наконец-то обозреваем местность…

Протяженная бухта с уходящими далеко за горизонт песочными пляжами; бирюзовые волны и безоблачное синее небо; мирно стоящий на якорях в двух километрах от берега оранжево-белый «Тристан». Для последнего мазка идиллической прибрежной картинке не хватает пальм и белоснежных отелей. Вместо них – невысокое бесформенное нагромождение бежевой скальной породы и грязно-зеленая кустарниковая растительность в образованных ею складках.

Однако хватит любоваться африканскими пейзажами – пора заняться делом. Подплыв поближе к берегу, замечаем разбросанные домишки небольшой рыбацкой деревни.

Толкаю Рябова в бок:

– Узнаешь? Здесь куковали в прошлом году?

– Похожее местечко, – приглушенно отвечает он. – Но точно не скажу. Меня всего-то три разочка провели по палубе. А берег-то везде одинаковый.

Одинаковый. Это он верно заметил. Для меня, коренного волжанина, картина скудного однообразия, коим встречает нас суша, совершенно дика и непривычна. Но кое-что ценное для грядущих подвигов углядеть возможно. Левая окраина деревни граничит с глубоким оврагом, похожим на русло пересохшей реки. За оврагом, метрах в тридцати от накатывающих волн, виднеется ровный рядочек однотипных маломерных судов. Приличный флот – лодок сорок-пятьдесят. Дальше от моря – за лодочной стоянкой торчат три халупы. Маловато для пиратской базы, однако ничего больше слева от деревни нет.

Сзади урчит двигатель, заставляя катер неспешно взрезать прозрачные волны. Охрана из пятерых чертей расселась на бортах и не сводит с нас глаз; шестой на корме управляется с мотором. У всех «калашниковы» китайского производства – их ржавые «шедевры» с настоящим российским оружием не спутать. У старшего из кармана торчит антенна спутникового телефона. Все правильно – сотовой связи здесь нет, и пиратам приходится раскошеливаться на дорогую спутниковую.

Ближайший ко мне африканец вынимает из кармана сигареты, закуривает. Держась за живот, гипнотизирую его пристальным взглядом. Вдруг проснется совесть?

Просыпается, и он протягивает пачку. А моя совесть на больничном – нагло тащу четыре штуки и раздаю товарищам.

Жадно втягиваем дым. Не табак, конечно, а сушеное верблюжье дерьмо. Но спасибо и на этом…

Двухкилометровую акваторию, отделяющую танкер от суши, преодолеваем за десять минут. Лодочный киль шуршит о песок; нос слегка приподнимается, по инерции пропахав по пологому дну.

Перелазим через борт и прыгаем в воду – ласковые волны едва окатывают наши колени. Медленно выходим из воды. Пока сомалийцы судачат с подошедшими собратьями, продолжаю исподволь оценивать территорию предстоящей войны…

В частности, интересуют жиденькие сараюшки.

Я с цепкой осторожностью всматриваюсь в каждую деталь, стараясь зафиксировать в памяти все увиденное. И, конечно же, пытаюсь анализировать.

– Зачем на берегу рядом с лодками сараи? – спрашиваю сам себя. И сам же отвечаю: – Как зачем! Ты вырос на Волге и не догадываешься? Чтобы хранить в них лодочные моторы. Не таскать же их в деревню, верно?.. Верно. Раз лодки охраняет круглосуточный пост, то почему здесь же не хранить моторы. Но тогда почему их построено три?

Это вопрос ставит меня в тупик на полминуты. Потом я легко нахожу ответ:

– Один сарай, вероятно, задействован под хранилище моторов и мастерские для их ремонта. Второй – для хранения топлива: его безопасней держать отдельно. А в третьем – боеприпасы.

Народу на территории пиратской базы немного – человек десять-пятнадцать; у большинства такое же китайское оружие, как и у наших конвоиров.

Берег пологий; повсюду валяются сгнившие остатки лодочной древесины, а стоянка исправного рыболовного флота находится правее и дальше от моря – метрах в ста. Весь флот маломерный; тот баркас, на котором гонял контрабандистов царский таможенник Верещагин, был бы здесь возведен в ранг бесспорного флагмана. За стоянкой видны крыши домов рыбацкой деревушки. Кажется, нас ведут прямо к ней…

Деревушка небольшая. Длинные постройки, похожие на цеха по разделке рыбы, располагаются ровными рядами вдоль единственной улочки, обозначенной слабо набитой колеей. Остальное же мелкое безобразие из бурого глинобитного кирпича понатыкано где и как попало. С юго-запада населенный пункт огибает упомянутое русло пересохшей реки. Вдоль него петляет плохонькая грунтовая дорога.

Сомалийцы нас подгоняют, однако идти быстро не получается – препарат имитирует болезнь качественно, и сил не так уж много. Скоро замечем на окраине деревни старый раздолбанный автобус, размером с наш российский «пазик», и автомобиль сопровождения – новенький пикап белого цвета с пулеметом на открытой турели. Под гвалт босоногой ребятни нас заталкивают в автобус. Преодолев две ступеньки, с удивлением обнаруживаем внутри этого монстра пустоту. То есть вместо привычных глазу сидений вдоль бортов кое-где установлены пластиковые ящики. Охранники группируют нас в середине салона, сами располагаются поближе к водиле. Первым стартует пикап с тремя смуглыми хлопцами; за ним пристраиваемся и мы…

Едем с ветерком – на весь автобус одно лобовое стекло, и то – у водителя. Вместе с ветром в салон (если его можно так величать) врывается мелкая белесая пыль, забивающая все дырки и трещинки человеческого тела. Проселок то отдаляется от широкого русла, то вновь к нему приближается; пару километров мы пылим на север, потом строго на запад. Вдали появляются разноцветные пятна: зеленые островки пальм, красные крыши белых строений. Мы подъезжаем к большой деревне или к маленькому городку с надеждой на долгую остановку. Пропылив по центру, автобус снова поворачивает на север, и надежда остается позади…

Наш транспорт ужасен. Как и ужасна дорога, по которой отчаянный водила гонит со скоростью пятьдесят-шестьдесят километров в час. Мы уже прокляли все от бешеной тряски.

На одной из кочек Величко бросается к окну. Охрана вскакивает с мест, кричит и клацает затворами, автобус резко тормозит. И все мы, включая шестерых вооруженных придурков, «наслаждаемся» видом и звуками блюющего Стасика.

Успокоившись, охранники посмеиваются.

А Велик, освободив желудок, обессиленно опускается на пол:

– Мля… Пираты, эпидемия… Средневековье, мать его…