Разве удивительно, что мои родители засомневались в последнюю минуту, надо ли меня ему отдавать? Разве удивительно, что колебалась бабушка? Отнюдь не красота, деньги или еще какие-то достоинства Феликса заставили ее уступить. Во-первых, Дмитрий спохватился и взял назад почти все свои обвинения. Да, у него хватило благородства сделать это, благодаря его поступку он остался нашим другом на всю жизнь. Но все же неприятный осадок от его наговоров не мог не сохраниться. И тем не менее моя бабушка согласилась на наш с Феликсом союз. Слишком с большим скандалом были бы связаны отказ и расторжение помолвки накануне всеми ожидаемой свадьбы. А поскольку это произошло бы в императорской семье, скандал был бы во много раз больше, чем случись такое в семье обыкновенной. Это не могло не отразиться на моей репутации. Кроме того, бабушка знала мой характер и понимала, что я не скоро приду в себя после такого афронта. Я еще больше замкнусь в себе, найти мне жениха будет весьма трудно. Она считала, что мне, с моими нервностями, с неровностями натуры, нужно поскорей выйти замуж, отдалиться от матери и отца, беспорядочная жизнь которых не могла не оказывать на меня влияния. Что и говорить, мне, да и всем нам, вряд ли шло на пользу то, что maman имела привычку разбрасывать свои дневники и письма в самых неожиданных местах, так что все, кому не лень, могли сунуть туда нос. Помню, у моего брата Федора (а он был тремя годами младше меня, и я была с ним более дружна, чем с другими моими братьями) началась ужасная истерика, когда он однажды наткнулся на дневник maman и прочитал:

«15 июня 1908 года, Биарриц.

Ездили с F. в Фонтенбло. Вернулись по другой дороге и остановились выпить чаю в каком-то маленьком кабачке в лесу – я даже названия не помню – очень там было чистенько, приятно и просто. Очень много и очень хорошо говорили мы по душам – как это все было трогательно, и разговор, и он. Кошмар, как мне жаль его – ведь он так меня любит, и ему в самом деле невыносимо тяжко расставаться со мной… И мне больно, больно, что все это произошло, и неловко за него, и досадно, и жаль его… Он постоянно твердил: «You are the love of my life!»[6], и я знала, чувствовала, что так оно и есть…

16 июня 1908 года, Гатчина.

Мы так много хотели сказать друг другу, но никак не могли – и грустно было, грустно! Наш поезд отправлялся в 1.50, и мы приехали буквально за пять минут. Я ехала вместе с F., Сандро был с ней – мы с ними так и простились в автомоторе, ни F., ни она не вышли нас провожать, все согласились, что так лучше, – ужас, кошмар, до чего было печально, никакими словами не выразить, мы еле-еле сдерживали слезы.

Однако в вагоне we gave went to our feekings[7]и оба плакали! Мы с мужем во всем признались друг другу – мне он все простил, мой милый друг жизни, но и сам признался в чувствах к ней…»

А между тем все это случилось в Биаррице, я уже писала, все разворачивалось на наших глазах, но мы были слишком малы и глупы, чтобы осознавать происходящее. А потом вот так прочитать… Это производило очень сильное впечатление! Или еще вот это, уже запись сделана в Ай-Тодоре, и снова все происходило у нас на глазах:

«13 ноября 1911 года, Ай-Тодор.

Тоска невыносимая, и я очень annoed[8]. F. говорит, что ему пора ехать, he hates it here[9]– все окружающее и вообще все его раздражает невыносимо. Я понимаю, но уговариваю подождать, ведь мы все едем через неделю, и я уговариваю его ехать с нами. О нас с ним уже начали сплетничать – F. это чувствует, хотя я ему не жаловалась. Как грустно, что он приехал в такое время, когда все тут собрались! Конечно, это неосторожно с нашей стороны, но все же разве это справедливо, что мы не можем иметь кого хотим?»

Понятно, кого maman называла F. – мистера Фэна…

Мы не могли жалеть родителей в невозможности исполнения их желания «иметь кого они хотят» – мы жалели себя, мы озлоблялись против них, а главное, заражались их нигилизмом по отношению к семейной жизни! И от этого мои братья – особенно Андрей и Федор – были ну прямо дикие, озлобленные, с ними сладу не было… только Федору Андреевичу Виноградову, за которого потом вышла моя Котя, Екатерина Леонидовна, с великим трудом удалось с ними поладить.

Причины их дикости, озлобленности, причины моей угрюмости моя дорогая бабушка понимала и очень опасалась, что я больше не захочу выходить замуж, если это сватовство разладится!

Итак, ее заступничество за Феликса сыграло свою роль, и мой отец больше не спорил – он даже припомнил, что, когда увидел маленького Феликса, пожалел, что тот не его сын, настолько мальчик был пригож. Ну вот теперь он стал-таки его сыном! Припомнилась, конечно, отцу и юношеская его любовь к Зинаиде Николаевне. Так или иначе, недоразумение было улажено, настал день нашей свадьбы.

А сейчас я приведу еще одну цитату, но уже не из записок Феликса. Мой муж, я уже говорила, был великим забавником и любил пошутить. Однажды он выкрал у камер-фурьера Аничкова дворца его журнал, где, в свойственной документам такого рода лапидарности, был изображен прием по случаю нашей свадьбы, и списал для меня эту страницу, после чего вернул журнал камер-фурьеру, прекрасно понимая, что того может ожидать наказание за утерю сего документа. Как-то так вышло, что, даже после наших многочисленных переездов и потерь, когда терялись очень важные вещи и документы, сия незначительная страничка сохранилась среди личных бумаг Феликса, и я наткнулась на нее, когда разбирала их после его смерти.

Сейчас эти сухие строки кажутся мне прекрасней самых красочных описаний нашего венчания:

«Февраль 1914 года, Аничков дворец, Петербург.

Дамы были приглашены в длинных, с полувырезом платьях, без шляп; кавалеры: военные в парадной, гражданские в праздничной форме. На эту церемонию по разосланным от обер-гофмаршала пригласительным билетам согласно спискам, представленным конторою Двора Великого князя Александра Михайловича и князем Юсуповым графом Сумароковым-Эльстоном Старшим, гости приезжали к 14.30 в Аничков дворец (количеством до 600 персон). Особы императорской фамилии приезжали к 14 часам 50 минутам к собственному подъезду и проходили в Красную гостиную. В 14.30 дня в Аничков дворец из Царского Села приехали Государь император и Государыня-императрица Александра Феодоровна с Великими княжнами: Ольгою, Татьяною, Марией и Анастасией.

В 14.45 дня в парадной карете, запряженной цугом четверкою лошадей с форейтором, приехала в Аничков дворец невеста, княжна Ирина Александровна, с родителями – Великим князем Александром Михайловичем и Великой княгиней Ксенией Александровной и братом, князем Василием Александровичем. С собственного подъезда княжна Ирина Александровна с родителями проследовала в Красную гостиную, где Государь император и вдовствующая Императрица Мария Феодоровна благословили невесту к венцу. Жених, князь Феликс Феликсович Юсупов, прибыл на собственный подъезд Дворца, откуда проведен был в церковь. В церкви собрались по особому списку (особы, приглашенные на бракосочетание и не указанные в этом списке, во время венчания оставались в залах Дворца). В 15 часов гости шествовали из Желтой гостиной, через танцевальный зал и приемные комнаты в церковь Дворца. Венчание совершили настоятели церквей Аничкова дворца отец Вениаминов и Николо-Морского собора – отец Беляев».