– Хочу… – он хотел добавить что-то еще, но раздался оглушительный рингтон его телефона.

Марик отошел в гостиную и потом минут пять с кем-то беседовал. Я не вслушивалась и варила нам кофе, думая о том, что же мне ответить Карине. Она сегодня точно пристанет ко мне и потребует объяснений…

– Полина, – вырвал из размышлений брат.

– А? – я разлила бодрящий напиток по чашкам. – Кофе готов. И кстати, кто звонил?

– Поля, послушай…

– Папа звонил? И тебе надо срочно в офис?

Повернулась к нему с его порцией в руках, чтобы протянуть ему кружку, но замерла, встретившись с его взглядом. Тяжелым и пустым.

– Что-то случилось? – насторожилась я.

– Я не стал бы говорить, я бы подождал и подготовил тебя, если бы имел такую возможность… – он сказал это как-то странно. Приглушенным, холодно-отстраненным тоном. – Но ты имеешь право узнать все сейчас.

Я с изумлением приподняла брови. И уже открыла рот, чтобы поругать его за начало очень глупой шутки, как Марк произнес:

– Поля, отец попал в аварию.

Из моих пальцев выскользнула чашка и с тонким звоном, похожим на визг, разбилась. Горячий кофе некрасивыми кляксами расплылся по чистому паркету, намочил коврик и испачкал дверцу холодильника. Из моего горла тоже вырвалось что-то похожее на этот звон. Я тоже разбилась. И если чашку уничтожил удар, то меня, кажется, только слова.

"Марик, скажи, что шутишь. Боже, скажи, что соврал", – двигаю губами, но звуки не выходят. Просто немая мольба.

Он больше не выдавил ни слова, но я на интуитивном уровне осознала: все плохо. Это серьёзно.

О, Господи…

Перед глазами возникла какая-то пелена, потому не сразу поняла, что меня крепко обнимает Марик, а я отчего-то сопротивляюсь.

– Тише, солнце, тише, на полу осколки. Успокойся. Ты все равно не знаешь дорогу, эй. Давай так: ты оденешься, и мы вместе поедем. Поля, спокойно… – я услышала голос Марка будто сквозь призму, но он подействовал на меня как сильнейшее седативное. Прекратила молотить ногами воздух в попытке вырваться и побежать к папочке. Марик прав. Нужно одеться – короткие шорты и футболка вряд ли идеальная одежда в нулевую температуру.

– Марик, я не смогу, – прошептала, прижимаясь к нему в поисках тепла. Мне холодно. И руки дрожат.

– Я же рядом, – он меня гладил по голове, как маленькую девочку. – Я тебя одену.

Не хватило сил даже на кивок, но Марк и не ждал ответа – подхватил на руки и понес в мою комнату. Я крепко обняла его за шею и зажмурилась, чтобы удержать слезы. Только от одной мысли, что папе сейчас плохо, меня выворачивало и трясло.

– Посиди, а я возьму твои вещи, – ласково произнес брат, аккуратно усаживая меня на моей кровати. Сам направился к шкафу и через несколько минут вернулся, держа джинсы и бежевый свитер. – Ну как? Вроде нормально…

– Нормально, – хрипло прошептала, не пытаясь встать и помочь ему. Упаду, скорее всего. Дурацкая реакция на стресс. Когда умерла мама, я не могла два месяца прийти в себя, а сейчас… Сейчас я чувствовала себя гораздо хуже. Будто реальность упала со всей дури на голову, размозжив меня до состояния фарша. Будто всю радость и в целом все хорошее из меня выкачали, оставив лишь дикое состояние безысходности и ожидания чуда. Вдруг все сон? Вдруг я проснусь и…

Но я не сплю, и этот кошмар, что меня окружает – реальность.

Одевал меня Марик. Мне было неловко, но… Сама бы я провозилась долго, а так мы быстрее поедем к папочке.

Едва мы зашли в больницу, ко мне волшебным образом вернулась энергия. Нет, мне все еще было плохо, невыносимо плохо, но мысль, что скоро я увижу папу и удостоверюсь, что не все не так хреново, придала сил.

Лечащим врачом отца, к которому нас направила медсестра, оказался брюнет средних лет с небольшой бородкой – Леонов Павел Дамирович. Он, поправив очки на переносице, оглядел нас с братом и виновато произнёс:

– Сожалею, но на данный момент мы не можем пустить посетителей к пациенту. Состояние Андрея Федоровича крайне тяжелое.

Ладонь Марика сильнее сжала мою, а я оперлась на его сильное плечо.

О, Господи…

– И чудо, что он жив и… – он выдохнул и с некоторой заминкой завершил: – и имеет шансы на выздоровление. Пройдемте в мой кабинет, нам надо обсудить некоторые моменты.

И мужчина первый направился к нужной двери. Мы с Марком замедлили. Я не могла никак "переварить" слова доктора и принять их. Как так? Ведь еще вчера утром мы с папой завтракали и обсуждали предстоящий отдых в Майами. Еще вчера вечером мы с ним переписывались, и он обещал вернуться с работы пораньше. Еще вчера он готовил для меня сюрприз и обещал удивить меня.

Как же так, папочка?..

– Не плачь, Поля, – немного шершавые пальцы брата прошлись по моим щекам, стирая соленые капли. – Все будет хорошо. Я с тобой.

– Ты обещаешь? Что будешь со мной всегда? И не оставишь? – глотая слезы, спросила я. – Обещаешь?

Мне вдруг стало страшно. Страшно открыть глаза в следующий раз и обнаружить, что вокруг никого. Я одна. Что еще один человек покинул мою жизнь навсегда.

Мне нужны его слова. Нужна хотя бы призрачная уверенность, что завтра он со мной. И послезавтра. В этом году и в следующем.

– Обещаю, – уверенно ответил Марик, доставая платок и вытирая мое зареванное лицо. – А теперь идем. Нас ждут.

– Спасибо.

– За что? – удивленно вопросил он.

– За то, что я не одна, – и поспешно повторила его же слова: – Идем, нас ждут.

В кабинете Леонова было просторно и свежо. Здесь пахло отчего-то лавандой и свежестью, а не типичным больничным запахом – фенола и безысходности. Врач сидел в широком кожаном кресле за столом, уставленном бумагами, и держал в руках файл с исписанными листами. Его он передал Марку, едва мы сели и устроилась на стульях по другую сторону медика.

– Как видите, многочисленные травмы, большая потеря крови. Вашему отцу нужен донор. И вы оба, как ближайшие родственники…

– Я могу стать донором! – перебила мужчину, поднимаясь. – Я здорова, и у меня, как у папы, первая положительная группа крови. Я… я могу сдать все анализы… я…

Горло сжало спазмом.

– Сядь, Полина, – раздраженно отозвался Марк, усаживая обратно на стул. – Ты не станешь никаким донором и сдавать кровь тоже будешь, даже если ты хоть трижды здорова.

– Что?.. – растерялась я.

– Брось, ты все прекрасно слышала, – его голос звучал резко и… властно?

– Но это мой папа, Марк! Ты не можешь так…

Он снова принимал решение за меня, не интересуясь моим мнением!

– Не только твой, Полина, – в бесконечно зеленых глазах плещется стужа, а красивое лицо застыло прекрасной маской. Лишь выступившие желваки выдают его напряжение. – Я все сказал: ты не будешь и точка.