«Пользы нет никому…»

Тетюрин и не заметил, как сменилась музыка, стала мягче, ровней, мелодичней.

Кто же знал, что здесь будет стриптиз?

Гибкая, раскованная, она возникла словно из воздуха. До этого момента ему и в голову не приходило, что сидят они около самого подиума. Маленькая компенсация за «крепких хозяйственников».

Она была в белом, в ярко светящемся белом, такой осветительский трюк, а белое то было полупрозрачная накидка, с которой она легко сейчас расставалась, и туфельки на высоченных шпильках. Она была так близко, что можно было (нельзя!) дотянуться рукой, если податься вперед; так близко, что он подался назад, чтобы не злоупотреблять крупным планом и не терять ощущения реальности, которым он вдруг задорожил в силу несильного опьянения. Все-таки ее ресницы ему показались чересчур огромными, тогда как не были главными в ее обольстительном образе и даже не были накладными, и губы тоже показались большими, тогда как были просто губами, но вызывающе маленькой – грудь, и едва заметен был еще над очень условными трусиками слева, где низ живота, недобравший загара тонкий шов, бережно исполненный аккуратным хирургом, след расправы над аппендицитом, – как у Катьки, такой же; фактуру того Тетюрин помнил кончиком языка. Стриптизерша проделала все свои штуки с шестом – с неторопливым залезанием едва ли не под потолок, всякими прогибаниями, извиваниями, перетеканиями по пространству – томительно отрешенно, с каким-то дразнящим достоинством, безадресно, словно здесь и не было никого, словно сама для себя, – а для кого же еще? – это и поражало больше всего Тетюрина – то, что зрителей двое всего – он да Негожин, такой же нетрезвый, а Дуремару Тетюрин почему-то отказывал в способности видеть (между тем Дуремар снял черные очки), да и Негожин видит не так, и Тетюрину вдруг стало ни к селу ни к городу совестно, и подумал Тетюрин смиренно: этого зрелища я недостоин.

Исчезла, – но в глазах Тетюрина еще не потускнели три запятых – зрительная память о свечении туфель и узкой полоске.

– Да! – согласился Негожин со всеми законами миропорядка.

Выпили не сговариваясь.

– Верная жена и хорошая мать, – изрек Константин.

– Знакомая? – помолчав, Тетюрин спросил.

– Просто вижу. Типичный случай. Студентка. Может, уже аспирантка. Работает на кафедре в местном университете.

– Ну ты загнул… «на кафедре»! – не поверил Тетюрин и взглянул на Дуремара: тот снова нацепил черные очки.

– Я слышал, что в Англии, – сказал Негожин, – слепые в плане борьбы за свои права требуют, чтобы им разрешили в стриптиз-барах трогать стриптизерш руками. Они выступают за изменения правил лицензирования. И это логично.

– Мы не в Англии, – сказал Тетюрин.

– И не слепые, – согласно качнулся на стуле Негожин.

Тетюрин продолжил чтение.

– Драматургия отменная, – похвалил Тетюрин.

Оба посмотрели в окно. Молодая женщина в дутой белой безрукавке, кожаных брюках и с большой сумкой через плечо подошла к темно-синему «опелю», открыла дверцу, села за руль. Тетюрин не сразу признал в ней стриптизершу. Должно быть, воспользовалась служебным входом-выходом. В безрукавке и брюках она была не менее эффектна, чем без одежды. И все-таки что-то высокомерное в ней было. Даже не посмотрела в их сторону. Завела машину, уехала.

– В другой бар, – сказал Негожин. – Конвейер.

Экономический аспект интересовал обоих. Почем нынче стриптиз. В мнениях расходились на целый порядок. Тетюрина по-прежнему смущала экономическая целесообразность предприятия – при такой-то посещаемости бара! Хозяева должны разориться.

– Значит, не разоряются, – сказал тихо Негожин. – Я думаю, их прибыль не интересует. Здесь деньги отмывают.

– Отмывать можно и без стриптиза, – сказал Тетюрин.

– А маскировка?

Они выпили еще. И еще. И еще.

– Видишь ли, фокус в чем. Меня ведь наши кидают, – сказал Негожин.

– Как это? – спросил Тетюрин.

– Не платят.

– Плохо, – Тетюрин сказал.

– Думаю, не переметнуться ли, – доверился Негожин Тетюрину. – А? Ты бы поговорил с Косолаповым.

Тетюрин рассуждал трезво и мудро:

– А с чего ты взял, что у нас тебе платить будут? У нас уже все укомплектовано.

– Слушай, я ценный кадр! У меня, – тут Негожин постучал себя по лбу, – столько там информации… Я могу не только «против», могу «за». За эту, как ее, вашу… за Несоеву!

– Косолапов предателей не чтит, – выразился Тетюрин.

– Ой, только без этого. Перепродаваться всегда дороже, чем продаваться. Поговори.

– Хорошо, – согласился Тетюрин. – Обязательно. Будем вместе.

«Будем вместе» зафиксировали очередным чоканьем.

– А знаешь, – вспомнил Негожин, закусив, – я тут случайно обнаружил, у меня программа не различает слово «стриптизерша». Подчеркивает красным. Рекомендует заменить на… на «стриптиз ерша».

– А у меня компьютер ищет синонимы, – в свою очередь вспомнил Тетюрин. – К слову «корова» штук восемь. К слову «глупость» штук десять… включая «бред сивой кобылы». А к слову «смысл»… К слову «смысл» отказывается искать, понимаешь? «Программа выполнила недопустимую операцию»… И зависает!

– Что-то в этом есть, – сказал Негожин задумчиво.

Одарив неподвижного Дуремара строгими взглядами, приятели вышли на улицу. Ночь теплой была. Улицы были пустынны, и та, на которую вышли, не была исключением. Все было хорошо и правильно. Негожин Тетюрина повел к телкам. Телки жили неподалеку. Хорошие телки. «Я угощаю!» – говорил Негожин. «Взяток не беру», – отвечал Тетюрин. Но шел.

На втором этаже трехэтажного дома горел свет.

– Договорюсь и спущусь, – Негожин сказал. – Подожди. – Он скрылся за дверью парадной, унеся новые тапочки Тетюрина. У Тетюрина осталась бутылка с недопитой ржавой водой.