Похоже, в этом году традиция накрывалась медным тазом – и всё потому, что Соня не могла оставить Женьку на мужа и укатить куда-то праздновать. К тому же, она кормила грудью, какие уже теперь алкогольные коктейли? Ну и вдобавок, после вчерашнего разговора с Катей… Соня не была уверена, что они быстро помирятся.

Она сглотнула слёзы. Ну почему ей всё это, за что?.. Оказаться связанной по рукам и ногам, когда она так любит жизнь, и, самое обидное – ради кого? Ради ребёнка, к которому, положа руку на сердце, она практически не ощущала пресловутой прославленной материнской любви. Да, он ей нравился, был ей симпатичен. Да, она ощущала огромную ответственность за него, беспокойство, чтобы он был вовремя накормлен, уложен спать, выкупан и тому подобное. Но называлось ли это всё любовью? Соне стыдно было признаться в этом самой себе, но сердце не ёкало при взгляде на малыша, которого она родила. В носу тоже не щипало, в горле ком тоже не вставал, и так далее. Гораздо чаще, глядя на младенца Евгения, она ощущала лишь досаду и недоумение. Почему он постоянно орёт? Почему он так помалу спит и так часто просыпается?

Она отдавала себе отчёт, что раздражение её неуместно по отношению к маленькому человеку, который ещё такой несмышлёныш, что ничего не умеет делать нарочно, и уж тем более – назло ей. Но у неё просто не оставалось сил ещё и на душевную отдачу, слишком много энергии тратилось на банальный уход за сыном…

После обеда позвонила Нина. Хочет прощупать почву, догадалась Соня. Ну да, сегодня ведь был «день Икс» – традиционные предновогодние посиделки втроем за коктейлем. Неужели же в этот раз девчонки соберутся на встречу без неё? Чтобы присоединиться к ним, не могло быть и речи (Соня даже подарки никому не подготовила, некогда было). Но мысль о том, что они могут обойтись без её присутствия, неприятно кольнула, хотя Соня решила ни за что не подавать виду.

Нина сразу взяла быка за рога.

– Сонь, я понимаю все твои затруднения, – заявила она тотчас после приветствия холодноватым, едва ли не официальным голосом, – но ты уж давай, договорись с мужем, что ли… Или со свекровью. Пусть кто-то из них останется сегодня с Женей. Но ты же сама понимаешь, ехать надо. Во сколько тебе удобнее?

Соню задела больше всего именно вот эта категоричность в тоне. Они уже всё за неё решили! Её просто поставили перед фактом!

– Ты знаешь, надо свериться с еженедельником, – елейным голоском ответила она. – Сначала нужно отпустить домработницу, затем вызвать водителя и договориться с няней, чтобы осталась на ночь…

– Я думаю, твоя ирония сейчас неуместна, – сухо отозвалась Нина. Соня разобиделась.

– А твои заявочки уместны? «Ехать надо»… Сначала меня бы кто-нибудь спросил!

Нина помолчала немного.

– Мне казалось, есть такие вещи, касающиеся дружбы… – с трудом подбирая нужные слова, произнесла она наконец, – о которых даже не спрашивают. Они подразумеваются сами собой. По умолчанию. И мне очень неприятно узнать, что ты, оказывается, так не считаешь.

– Подразумеваются? – не сдержавшись, закричала Соня в трубку. – А то, что в дружбе могут быть не только развлечения, не подразумевается? А то, что мне сейчас даже подумать некогда о тусовках, не подразумевается? А то, что…

– Постой-постой, – перебила её Нина. – Не пойму, что ты такое говоришь? Какие развлечения и тусовки? Ты сейчас вообще о чём?

– О встрече и «Снегурочке», о чём же ещё, – ворчливо отозвалась Соня. Нина громко ахнула на том конце провода.

– Так ты что, не в курсе? Про Катю?!

– Мы с ней вчера немного поцапались и с тех пор не разговаривали, – нехотя призналась Соня, и тут же задним числом испугалась подругиного тона: – Не в курсе чего? Что случилось?

Нина глубоко вздохнула.

– Катя потеряла ребёнка. Выкидыш. Она в больнице…

Соня дико боялась. Боялась этой встречи среди казённых стен, Катиных глаз, неловкого молчания, а больше всего – всяческих упоминаний о том проклятом разговоре, когда она в сердцах ляпнула: «Вот сначала роди, а потом рассуждай». Но она же действительно не знала! Она не имела в виду… У неё и в мыслях ничего подобного…

Слава Богу, всё прошло более-менее гладко. Нина, умница, взяла всю самую сложную часть на себя. Она каким-то невероятно мудрым, бабским чутьём угадывала всё то, что нужно было сказать в этой ситуации, а о чём – умолчать. Нина вообще была великим дипломатом с огромным жизненным опытом – ещё в подростковом возрасте она осталась без родителей, те погибли в автокатастрофе, и поэтому взросление произошло стремительно. Вот и сейчас Нина как самая старшая и самая опытная старалась разрядить обстановку. Катя даже улыбнулась подругам пару раз слабой, вымученной улыбкой. Она больше не плакала. Её должны были выписать завтра утром.

Соня и Нина вышли из больничных ворот уже в сумерках и побрели к автобусной остановке. Зажглись фонари, и в их свете стал виден мягкий декабрьский снежок, неторопливо, как бы лениво опускающийся на землю, словно раздумывая – а стоит ли?

– Ну, а ты как? – спросила вдруг Нина, искоса взглянув на подругу и как будто продолжая начатый разговор, хотя до этого они обе молчали. – Слишком тяжко приходится?

– А что, по мне заметно? – Соня криво усмехнулась. Нина пожала плечами.

– Да нет, просто по опыту знаю, как это бывает… Особенно с первым ребёнком. Как тогда устаёшь и выматываешься.

– Выматываешься – не то слово, – с готовностью подхватила Соня, но где-то в глубине сознания поймала себя на том, что жалуется скорее по привычке. Что на самом деле она почему-то вовсе не ощущает себя такой уж бедненькой и несчастненькой замордованной мамашкой… Наверное, встреча с Катей и её несчастье подействовали.

– Это пройдёт, поверь мне, – Нина ободряюще потрепала её по руке. – Уже совсем скоро станет полегче. Эх, как же мне в своё время не хватало опытного человека рядом, который сказал бы мне эти простые слова! – она улыбнулась своим мыслям. – Вспоминаю время, когда с дочкой сидела. Посудомойки у меня тогда, конечно, не было, стиралка была – но такая, что просто дикий ужас… И, кстати, памперсов не было тоже, зато я гладила пелёнки и ползунки с двух сторон! Дома хозяйничала и одновременно диплом писала.

– Как же ты всё успевала? – спросила Соня, прислушивающаяся изо всех сил.

– Ну, во-первых, мне было каких-то смешных двадцать лет с хвостиком, сил много, – отозвалась та. – И потом, я вместе с лялькой всё делала. Пошла на кухню, её с собой, посадила в большую кастрюлю, чтоб не уползла, дала ложку и чашку, дитё звенит-стучит, я с ней разговариваю и картошку чищу… Потом полы мыть начала: дочку в тазик посадила, сама ползаю и таз передвигаю параллельно, дитё хохочет, всем весело! Потом постелила одеяло на пол, накидала игрушек, отгородила с трёх сторон подушками, с четвёртой сама легла. Наташка ползает, хватает игрушки, я лёжа пишу главу. Она и засыпала у меня тут же, да и я порой вырубалась с ней рядом… Эх, хорошее время было, – она снова мечтательно улыбнулась и перевела взгляд на Соню. – Так что ты не дрейфь. Ещё будешь эти первые мамские месяцы с ностальгией вспоминать, помяни моё слово… Всё у тебя будет хорошо. Всё у нас всех будет хорошо…