— Пусть допрашивают, сколько хотят, только бы нашли его скорей. Ты в опасности, если следователь прав. Я себе голову сломал, думая, как тебя защитить. Если бы ты жила у меня…

— Нет! — решительно сказала Катя. — Только не сейчас! Понимаешь сам, если выяснится, что я ушла от мужа и живу сейчас с тобой, мне обязательно зададут массу вопросов на наш счет. Зачем мне это надо?! Следствие следствием, но всем объяснять, почему я не могу жить с Игорем! С меня довольно подобных объяснений!

— Как все это мерзко…

— Мерзее некуда, ты прав. Мне надо пожить там до окончания следствия, так я думаю.

— Но там ты не будешь в безопасности!

— Почему? — удивилась Катя. — Мне сказали: не возвращаться домой поздно, не садиться в чужие машины, не ходить в гости и не звать гостей к себе. Этого, по-моему, совершенно достаточно, чтобы быть в безопасности! И не все ли равно, где я буду соблюдать эти правила! Кстати, сейчас я грубо нарушаю одно из них!

— Ты что?!

— Еду с тобой в машине, вот что! — вздохнула Катя. — Как мне объяснить следователю, что ты мне не чужой? И надо ли это ему объяснять? По его логике, я должна разъезжать с мужем.

— Ясно… Да, ты права. Нам не стоит афишировать наши отношения, — уныло протянул он. — Но как ты собираешься возвращаться домой раньше? Народ скоро пойдет потоком, надо будет сидеть до вечера.

— Народу все равно, и мне тоже, — сказала Катя. — Честно говоря, я никого не боюсь. Можешь себе представить, что я не думаю, что маньяк убьет меня? Я знаю, что меня убивать не за что!

— Может быть, они тоже так думали…

— Послушай, в такие дебри я уже не могу углубляться. И так перед глазами стоят их дети — вот что самое ужасное!

Игорь вернулся только к половине двенадцатого. Катя забыла следить за временем — так глубоко ушла в свои мысли, забыла вообще, что мужа до сих пор нет дома. Из задумчивости ее вывел только голос Игоря, который заглянул к ней в комнату.

— А, это ты! — воскликнула она, резко вздрогнув. — Напугал! Ты еще не знаешь, что случилось?

— Что еще случилось?

Он нерешительно вошел и присел в кресло. Катя обратила внимание на то, что вид у него был совершенно вымотанный и усталый. Под глазами — черные круги, руки дрожали. Она даже не сразу заговорила, рассматривая его и все больше удивляясь его состоянию. «Болен, что ли, до сих пор не полегчало? — раздумывала она. — Что с ним творится? Можно подумать, что это его хотят убить… А может, так и есть. Много ли я знаю о нем, о его делах на рынке? Вдруг что-то случилось?»

— У тебя все в порядке? — спросила она наконец. — Неприятности?

— Небольшие, — ответил он, отводя глаза. — Но это не важно. А что у тебя случилось?

— У меня пока ничего, но вот случилось с Ликой…

И она рассказала ему все — все, что узнала об Ире и о Лике. Он устало покачал головой:

— Ужасно. И ты думаешь, что тебе что-то грозит?

— Так думает следователь. — Ей стало обидно, что он воспринял эти новости не слишком эмоционально. «Ему как будто все равно! — подумала она. — Да ему и вправду все равно, как ни поверни. Вот уж защитник!» А вслух сказала: — Следователь велел мне составить список наших общих знакомых. То есть знакомых Иры, Лики и Лены. Пока мы под подозрением. То есть подозревают, что мы все — жертвы! Я внесла в список тебя, будь готов к вопросам следствия.

— Меня? — Он едва ворочал языком. — Зачем меня? Это обязательно?

— Обязательно, — холодно сказала она. — Убийца — наш общий знакомый. Надеюсь, это ясно из того, что я рассказала?

— Мне — неясно.

— Ну, это только тебе неясно, все остальные только так и думают! — Катя заставила себя говорить спокойнее, хотя равнодушие Игоря раздражало ее невероятно. — Подумай сам на досуге над этим делом и убедишься, что это именно так. Ты ведь знал Иру и Лику?

— Иру — да, помню, а вот Лика…

— Ну, не притворяйся, что не знал ее! — воскликнула она. — Лику забыть нельзя, один раз ее увидев. Она ведь бывала у меня на днях рождения. Рыжая, густо накрашена. Ты ее знал.

— Господи, может, и знал… Мало у меня было других проблем! — Он тоже, похоже, начинал раздражаться. — Твои подруги меня мало волновали!

— О, не сомневаюсь! И все же ты знал их! И не говори, что не помнишь Лену!

— Кто такая Лена?

«Да он разозлился! — поняла она. — Вместо сочувствия он злится. Представляю себе, как он станет разговаривать со следователем! Никого не знал, ничего не помнит! Прекрасный свидетель. Можно убить на глазах у такого, а он даже не заметит. И этот человек — тот самый, которому я, по логике вещей, должна больше всех доверять?!»

— Лена, — объяснила она, — моя подруга, мы учились в МГУ на одном факультете. Прошу не забывать этого, ведь ты ее прекрасно помнишь! Ну такая маленькая полная брюнетка!

— А, помню… — протянул он. — Такая симпатичная?

— Ну слава Богу! Так вот, предполагается, что ее и меня тоже захотят убить! Пока что убили двух наших подруг. Ведь мы дружили вчетвером.

— Но пока ведь ее не убили?

— Что за вопрос — пока нет! Разве надо, чтобы ее тоже убили, чтобы ты загорелся интересом к этому делу?

— Нет, ее смерти я бы не хотел, — ответил он. — Очень душевная, милая девушка. Кажется, у нее дочка есть? Они у нас были?

— Ну да, есть дочка. Но и у Иры был сын, и у Лики тоже. И из них двоих хотя бы Лика была душевной. Хотя ты и говоришь, что не помнишь ее совсем.

— Да, да, конечно… — Он поднялся с кресла. — Прости, я совсем лыка не вяжу. Можно, я пойду спать? Целый день мотался по рынкам, пока сдал…

— Скажи… — Она смотрела ему в спину, когда он шел к двери. — Ты вот заметил, что не хотел бы смерти Лены. Нашел ее симпатичной. А вот моей смерти ты хотел бы? Только честно?

— Ты с ума сошла! — раздалось из коридора. — Конечно нет.

Она посидела еще немного в одиночестве, покусывая губу и глядя в стену. Перед ней на стене возникали картинки из далекого прошлого. Вот четыре девчонки в школьной форме сидят на сломанной скамейке среди цветущей черемухи. Месяц май, выпускной класс. Сквозь кусты виднеется спортивная площадка, по которой носятся пятиклассники, гоняют футбольный мяч. Они орут, бьют по мячу, поднимают столбы пыли. Девчонки морщатся, хотя от пыли их надежно защищает духовитая черемуха. Ирка курит, часто затягиваясь болгарской сигаретой. Ее русые волосы (тогда еще не обесцвеченные до снежной белизны) свободно падают на плечи. Другая школьница, рыжеволосая, похожая на остроносую лисичку, щурится в зеркальце, подводя свои глаза (тоже какие-то лисьи), то и дело облизывая языком черный карандаш. Одновременно она что-то рассказывает подругам, что-то, наверное, очень увлекательное и в то же время немного стыдное, потому что Кате неловко ее слушать. Лена, полненькая, смешливая, снимает очки (она очень близорука), кладет их в карман и, сразу изменившись в лице, как все близорукие люди без очков, тянет к себе цветущую ветку черемухи. Она долго нюхает ее, улыбается, и Кате кажется, что она сейчас мыслями далеко-далеко от них. Потом она резко отпускает ветку, и черемуха осыпает девчонок маленькими белыми лепестками. Лена смеется. Сама Катя сидит не на лавочке, а на широком низком пеньке, у ног своих подруг. У них выдался свободный урок — математичка заболела. Через полчаса будет урок французского. Катя — лучшая по французскому, и приходится держать марку. Шорох ее обязательно вызовет отвечать, — и важно не осрамиться. Она достает из сумки учебник и раскрывает его на нужной странице. Сосредоточиться трудно — мешают крики на площадке, запах черемухи и голос Лики. «Матвеева сама виновата! — говорит Лика, засовывая в сумку зеркальце и карандаш. — Что она разъелась, как корова! Кто на нее такую посмотрит? Конечно, он клюнул на меня». Лика говорит так, совсем не думая о полненькой Лене. Лена беспомощно смотрит куда-то своими близорукими глазами. Кате становится неловко за подругу, но она ничего не говорит ей. За кустами видна девчонка из их класса. Новенькая, потому с ней никто не дружит. Какой смысл знакомиться как следует, если через полгода даже не вспомнишь, что она была?