class="p1">– Спасибо тебе, родненький. Спасибо! – с чувством запричитала бабка, хватая его за рукав.

Улучив момент, когда старик скрылся в одном из плацкартов, а молодой отвернулся, Монгол и Том рванули к выходу. Это движение не укрылось от проводника.

– Э, а ну стой! Все на свои места! – крикнул тот.

Как назло, в этот момент из тамбура вошли какие-то дети, и друзья замешкались у туалета.

Старик-ревизор проворно схватил Тома за рукав и заслонил собой проход.

– Идем мы на места, идем! Р-разрешите пройти! – сказал Том.

– Вы из какого вагона? – рыкнул дед, отпуская его руку.

– В гости зашли! – Том отодвинул деда, и спросил, буднично растягивая слова:

– Петя, какой у нас вагон?

– Восьмой! – бросил Монгол через плечо.

Дед отпустил Тома, и они, наконец, выскочили в тамбур.

– Эй. Восьмой в другой стороне! – сказал проводник.

– А ну стоять! – крикнул молодой.

– Та не бежи. Никуда не денутся, – услышал Том вслед.

Миновав три-четыре вагона, они увидели, как навстречу им движется еще одна пара проверяющих.

– Ничего себе, обложили. Сколько по участку ездил, а такого шмона не припомню, – нервно усмехнулся Том. – Ловят, што ль, кого?

Друзья шарахнулись назад. Вагон был купейный. Монгол распахнул дверь ближайшего купе. В нем было совсем темно и тихо.

– А у вас можно посидеть? – спросил он, с надеждой вглядываясь в сумерки.

– У нас нет местов! – донеслось из темноты.

Монгол дернул следующую дверь. Она была заперта.

– Брось тратить время. Купейная публика сострадать не умеет, – сказал Том.

– Что делать будем?

– Пошли в плацкартный. Там вроде дверь наружу открыта.

– Прыгать собрался? – хмыкнул Монгол.

Они вернулись в плацкарт, глянули мельком через стекло в салон. В другом его конце уже появился знакомый проверяющий. Друзья бросились в тамбур. Дверь наружу действительно была не заперта.

– Ну что? У нас один выход: это – выход, – Том рванул ручку двери.

– Ты что, реально прыгать? – снова спросил Монгол.

– Я похож на идиота? Тут за углом – лестница. Она либо откидная, либо из скоб. Если откидная – дернешь на себя. Перегнешься, полезешь по ней и сядешь на перемычке между вагонов. Жди меня там. Я постараюсь захлопнуть дверь. Не кричи, я все равно не услышу.

Перегнувшись за угол вагона, Монгол схватился руками за толстые металлические скобы и полез наверх.

Том дождался, когда приятель исчезнет за углом, еще раз оглянулся, подождал несколько секунд. В тамбуре было пусто. Он свесился, нащупал рукой скобу повыше, затем перенес левую ногу на нижнюю ступеньку. Зацепив носком правой ноги дверную ручку, что есть силы дернул ее на себя. Дверь захлопнулась.

– Давай руку. – Монгол уже сидел вверху, на перемычке.

– Я ж говорил. Свежий воздух, и народу почти нет, – засмеялся Том. – Электросообщение начинается только по Богодухову. Это узловая под самым Харьковом. Хвала Горбачеву: если бы страну не развалил, – здесь были бы электрички, и все эти сопли над вагонами. А так – простор, дизеля. Теперь главное – на станциях не высовываться. И про мосты помнить, чтобы башку не снесло. Мне папка рассказывал, как они в молодости катались. Его приятель по составу шел, спиной к тепловозу, и на мосту… Сразу полчерепа. Ну что, готов?

– Готов.

– Пошли.

С перемычки межвагонного перехода они вылезли на крышу. Наверху было грязно. Многолетняя копоть и сажа покрывали крышу черным матовым цветом. Монгол пригнулся, боясь потерять равновесие, и стоял, крепко расставив ноги и чуть согнув их в коленях, будто вратарь перед одиннадцатиметровым.

– Расслабься! – сказал Том и вальяжной походкой прошествовал до конца вагона, легко перепрыгнув на следующий.

Сверху поезд оказался достаточно широким, чтобы по нему можно было без опаски прогуливаться вдоль и даже немного поперек. Монгол осторожно дошел до края вагона, с сомнением посмотрел вниз, где на месте вагонной смычки неслась под колесами серая каменная река.

– Не бойся, просто смотри вперед, и прыгай. Из-под тебя не уедет. Закон физики.

Монгол прыгнул, схватился за Тома, удивленно посмотрел назад, сплюнул.

– Прыгал, как в последний раз.

– Ты вокруг посмотри.

Монгол на всякий случай расставил пошире ноги, и решился, наконец, посмотреть вокруг.

– Мама дорогая!

Что это была за красота! Внизу, по обе стороны состава, насколько хватал глаз, мелькали залитые солнцем луга и перелески, зеленели легкой салатовой зеленью молодые березовые рощицы, поблескивали оконца небольших прудов с белыми крапинками гусей. Вдали, из белесого марева горизонта, над которым висел желток юного солнца, медленно наползал на них темно-зеленый ельник. Тепловоз то гудел басом, то веселым свистком выплевывал короткую копченую струю, обдавая колышущимся жаром черную ребристую крышу, и летел, летел вперед через мосты и переезды, плавно поворачивая то влево, то вправо. За тепловозом покорно поворачивал первый вагон, за ним второй, и вскоре доходила очередь до их крыши. Ласковый теплый ветер дул в лицо, снимая все напряжение их непростого отъезда. Беспричинная детская радость охватила Тома. Как он вообще мог – еще совсем недавно – думать о том, что можно остаться дома? Как можно было променять настоящие приключения на унылое и тревожное ожидание? Разве может человек что-то узнать о мире, и конечно же о себе самом, если не покинет свою нору? Если не решится, наконец, бросить все то, что держало его, чтобы остаться только наедине с самим собой?

На время они даже забыли, куда едут и зачем, всецело захваченные скоростью и ветром. Они были рады, и им были рады все, кого они встречали на пути. На переездах им сигналили водители машин. В них тыкали пальцами дети, удившие рыбу в юркой, как змейка, покрытой плитами реке. А за одним из поворотов вдруг открылась широкая поляна. У ее края паслись лошади, а в середине не спеша, с оттяжкой косили траву крепкие, голые по пояс, мужики. Завидев их, косари разом побросали косы, и, что-то крича, долго махали им вслед своими большими соломенными шляпами.

И они тоже, размахивая руками, что-то кричали им в ответ, что-то глупое и пустое, чего все равно не понять, не расслышать от гула и ветра. У Тома сорвало с головы леликову кепку, но он даже не обратил на это внимания. Пьяные от восторга, от внезапного безмятежного счастья, они с криками бегали взад-вперед по крыше состава, то перепрыгивая с вагона на вагон, то таясь в межвагонных проемах у маленьких полустанков с суровыми седыми мужиками и дородными бабами, оцепенело держащими в руках свои свернутые желтые флажки.

В мире нет ни одного транспортного средства, по которому можно было бы бегать, скакать или прогуливаться снаружи на скорости под сто километров в час. Кроме