Короче говоря, как в неолиберальном, так и в технократическом обличье Пинкер не уверен в том, что простые люди могут успешно выбрать такие формы социальной и экономической организации, которые будут способствовать их благополучию. Лучше предоставить "общее благо" безличному действию свободных рынков, генерирующих рост, или, в качестве альтернативы, квалифицированным экспертам.

Примечательно, что Пинкер не признает противоречия между этими двумя подходами. Технократия и неолиберализм не только выражают неприятие использования рядовыми гражданами политического процесса для достижения общего блага, но и представляют собой принципиально противоположные видения социальной и экономической организации. Технократы ни в коем случае не хотят позволить независимым рынкам самоорганизовываться, саморегулироваться и определять распределение товаров и услуг путем своего автономного функционирования. Технократы хотят определить оптимальную форму распределения путем проведения рационального и хорошо информированного анализа. Они могут терпимо относиться к рыночным системам, но не доверять им полностью. Не случайно неолиберальные триумфы Маргарет Тэтчер и Рональда Рейгана пришлись не на период расцвета технократического мировоззрения в 1960-1970-е годы. Напротив, они произошли в то время, когда это видение стало восприниматься как неудачное. В конце 1970-х годов, под давлением нефтяного шока и окончания длительной послевоенной экономической экспансии, технократия и экономическое планирование стали восприниматься как жесткие, окаменевшие, чрезмерно бюрократизированные и глубоко неэффективные. В своих предвыборных кампаниях Тэтчер и Рейган считали врагом само правительство. В очень реальном смысле их неолиберальные движения возникли на руинах послевоенных форм технократии.

В последнее время американские центристы, стремясь ограничить влияние "созидательного разрушения" на реальных американских граждан, часто обращаются к технократии как к средству борьбы с эксцессами неолиберализма. Например, после финансового краха 2008 года и последующей рецессии администрация Обамы в основном не стала применять карательные меры в отношении финансовых компаний, чье безрассудство спровоцировало кризис, и не пыталась реструктурировать финансовый сектор в целом. Она сосредоточила свои усилия на технических, нормативных исправлениях, таких как закон Додда-Франка. Одним из важнейших советников Обамы был коллега Стивена Пинкера по Гарварду Кас Санстайн, который выступал за проведение реформ путем осторожного, умело разработанного "подталкивания" общественного поведения в самых разных сферах. По описанию Сэмюэля Мойна, Санстайн очень похож на Пинкера в своей попытке примирить любовь к свободным рынкам с сильными технократическими инстинктами, и особенно в своем презрении к политике: "Когда дело доходит до того, чтобы правительство помогало людям достичь самореализации, Санстайн настаивает на том, что править должны технократы". С ощутимым чувством облегчения он признался, что считает политику в основном отвлекающим фактором, а не стремлением поспорить с коллективными представлениями о хорошей жизни или выявить угнетение, которое может скрывать претензия на компетентность.

Противостояние технократии и неолиберализма наиболее ярко проявилось в том секторе экономики, который Белл и другие аналитики в 1970-е годы рассматривали как главную арену для триумфа "нового класса": информационные технологии. Начиная с 1980-х годов этот сектор вырос в цене и социальной значимости, но не под руководством специалистов в белых халатах из Массачусетского технологического института и компании IBM. Это произошло под руководством развязных капиталистов, многие из которых (в первую очередь Стив Джобс из Apple) придали своим компаниям отчетливо контркультурные черты, несмотря на то, что они в полной мере использовали преимущества неолиберальной глобализации и накопили огромные запасы богатства. Знаменитая телевизионная реклама Apple 1984 года, в которой клиенты IBM изображались как армия трутней, марширующих в ногу с тоталитарным лидером, в сценах, взятых прямо из романа Оруэлла "1984", а Apple - как ярко одетая молодая женщина, освобождающая их от идеологического рабства, прекрасно выразила этот сдвиг. Женщина, возможно, не выглядела символом неолиберального капитализма, но на самом деле она именно им и была. Неолиберализм победил технократию.

 

Прецедент XVIII века

Противоречивая попытка Пинкера соединить технократию с неолиберализмом может показаться классическим явлением XXI века, однако она имеет интересный прецедент XVIII века. Как уже отмечалось, многие мыслители XVIII века с явным подозрением относились к народному, демократическому политическому действию, но это подозрение вряд ли отличало их от длинного ряда предшественников, восходящих к грекам. Однако одна школа мыслителей XVIII века все же попыталась совместить веру в правление образованных элит с верой в свободные рынки. Это была школа, известная как физиократы, которая впервые сформировалась вокруг французского придворного врача Франсуа Кесне, а затем стала включать в себя таких известных деятелей, как государственный деятель-реформатор Анн-Роберт Турго, математик и революционный политик маркиз де Кондорсе. Известные также как "экономисты", физиократы способствовали развитию экономической мысли как отдельной области знаний, выступали за свободную торговлю и впервые популяризировали фразу "laissez faire, laissez passer". Синтезируя широкий спектр более ранних философских и религиозных трудов, авторы которых разработали концепцию "самоорганизующихся систем", они постулировали, что рынки, будучи предоставлены сами себе, естественным образом приводят к стабильному, но динамичному экономическому равновесию. Как заключил один из самых популярных авторов-физиократов Пьер-Поль Ле Мерсье де ла Ривьер: "мир, таким образом, работает сам по себе".

Однако, даже проповедуя достоинства свободных рынков (часто с культовым рвением), физиократы оставались верными слугами абсолютной монархии Франции старого режима и воздерживались от серьезной пропаганды политической либерализации. Тюрго, недолго пробывший на посту эффективного премьер-министра Франции в 1774-1776 годах, попытался реализовать амбициозную программу реформ, включавшую освобождение цен на зерно и отмену основных привилегий и монополий французских торговых гильдий. Он также предложил создать ряд новых представительных учреждений, но исключительно в качестве консультативных органов, которые должны были доводить до сведения центральной администрации информацию и мнения образованной общественности. Концепция Тюрго в значительной степени сводилась к рациональному управлению обществом сверху вниз такими экспертами-администраторами, как он сам.

Позиция Тюрго, как ни странно, закончилась катастрофой. Его попытки экономической либерализации привели к массовым народным волнениям, а отсутствие сопутствующей политической либерализации привело к тому, что он не смог сформировать электорат среди растущего числа французов, которые стали рассматривать дряхлые структуры французского абсолютизма как неэффективные и деспотичные. В то же время реформы подорвали его поддержку среди той части французской общественности, которая все еще представляла себе французское правительство как патерналистское, патриархальное правление всемогущего короля, благодетельно следящего за благополучием даже самых ничтожных своих подданных. Менее чем за два года придворные враги воспользовались отсутствием поддержки и организовали падение Тюрго. Его реформы были в основном отменены, что способствовало возникновению той политической неразберихи и паралича, на фоне которых тринадцать лет спустя начнется Французская революция.

Пример из американской политики XXI века показывает, как современные технократические реформы могут столкнуться с очень похожей политической катастрофой. Барак Обама, вступив в должность в 2009 г., пришел к выводу, что политическая оппозиция не позволит ему реформировать американское здравоохранение путем внедрения