— Боже сохрани! Я сама мать! Номера сказать? — Анна Степановна перешла на интимный шепот. — У меня все отмечено.

— Регистрационную книжечку будьте любезны. — Булгаков потянулся к амбарной книге, взял ее в руки и стал листать ее в обратном порядке. — В каких номерах девочки, говорите?

«Ежов, Ежов, Ежов…»

— Андрюшенька! — зашипела администраторша. — Может, коньячку бутылочку с собой прихватишь? Мне тут поднесли ребята.

Булгаков просмотрел книгу и положил ее на стол.

— Я, Анна Степановна, взятки исключительно щенками лабрадора беру.

К окошечку подошла девушка, род занятий которой не оставлял никаких сомнений. Окинув цепким взглядом зал, она протянула администраторше купюры, сложенные вчетверо.

«Тысяча», — моментально определил опер.

— Это вам, Анна Степановна. — Девушка улыбнулась сначала администраторше, потом — Булгакову.

Покрасневшая Анна Степановна махнула ей рукой и снова повернулась к полицейскому. К своему удивлению, она наткнулась взглядом на задорную молодую улыбку.

— Через кассу, пожалуйста, через кассу, — проговорил ей Булгаков.

— Конечно, Андрюшенька! Все посмотрел? Пойдешь или опять стрельбу по движущимся целям устроишь? У меня три зеркала до сих пор разбиты.

Выйдя на улицу, Булгаков зашагал к отделу.

Гражданин Ежов Вратислав Петрович проживал на третьем этаже гостиницы, в триста втором номере.

Вынув на улице телефон из кармана, опер закурил.

— Никитин? А где Никитин?.. А вы кто? Ну так вот, Стариков, передайте ему следующее…

Ровно через час Булгакова ждал сюрприз. В кабинет оперативника зашел Кислый и сообщил следующее: Ежов Вратислав Петрович проживает в частном секторе, на территории соседнего райотдела.

Опер опешил. Или он, Булгаков, ошибся в гостинице, или Кислый гонит шнягу с целью скорейшего освобождения. Отослав волнительно глядящего ему в глаза Кислого домой, Андрей в недоумении опустился на стул.

В любой момент позвонит этот Никитин. Что ему говорить?

Упрямый коллега из соседней области не заставил себя ждать.

— Алло, Никитин, вы меня слышите? Тут вот какая катавасия получается…

Выслушав историю до конца, Никитин спросил:

— Все?

— Все… — Булгаков, не привыкший к таким поворотам, растерялся.

— В общем, так, Андрей! Приеду утренним поездом, на месте и разберемся. Договорились?

— Конечно! — обрадовался Булгаков. — Я расписание узнаю и встречу, понял? Как тебя узнать?

В трубке некоторое время царило молчание, потом Булгаков услышал:

— В форме майора полиции, с портфелем и гитарой.

— С какой гитарой?.. — в который раз растерялся заболоцкий сыщик.

— С семиструнной. Андрей, ты чего как маленький? — В трубке раздался смех. — Встанем мы с ребятами втроем на перроне, в сторонке, да будем курить! Ты что, мента среди толпы не вычислишь, что ли?

Ночь — время лжи и коварства. Темнота служит укрытием, но оно не спасает жизнь, а уничтожает ее. В темноте невозможно спрятаться от зверя, который выходит на охоту. Для того ему и нужна ночь, чтобы убивать. Нет смысла искать укрытия в темноте.

Если станешь невидимым, но осязаемым, то, спасаясь от зверя, выйдешь на свет, потому что там он искать не станет. Тебя нет на свету. Он видит это и пойдет за тобой туда, где ты ищешь от него спасения, — в темноту.

В ночь.

Он шел мимо домов, стараясь прижиматься к самым стенам, вдыхая затхлый запах подвальных оконцев, зияющих под ногами. Он давно уже не чувствовал чужого страха и запаха крови. Это волновало его. Куртка поверх черной рубашки шелестела, мешала ему. Человек очень странно выглядел в своей куртке в тридцатиградусную ночь, но это обстоятельство, казалось, его ничуть не смущало. Ему не было жарко, его съедали тревога и страх.

Человек боялся.

Проходя мимо очередной высотки, он наступил на гальку, и она сонно хрустнула у него под ногами. Он прижался спиной к стене дома, замер от ужаса, понял, что его никто не заметил, собрался идти дальше, но вдруг остановился и прислушался к себе. Человек стоял около пяти минут, не понимая, что с ним происходит. Вдруг он погладил рукой стену дома и медленно поднял голову вверх.

Мужчина не понимал, почему его сковывал ужас. Он смотрел вверх по стене дома, перебирал глазами окна, вдруг остановил взгляд и окаменел. Ему хотелось умереть в этот момент, чтобы не чувствовать того, что бурлило внутри его.

Страх.

Непонятный жуткий страх.

Он стоял как изваяние и смотрел вверх, отвесив вниз подбородок. Человек напоминал бы неподвижный памятник из детского больного сна с температурой, если бы не слюна, скопившаяся и подрагивающая в уголках его рта.

В том, что резня — дело рук маньяка, Александр не сомневался. Почерк один и тот же. Но действия любого маньяка имеют свою логику. Если он убивает в подъезде, то делает это всегда. Если ему по душе потрошить жертвы в квартирах, то он, как правило, будет делать это именно там, а не в лесу. Слянский потрошитель поступал как маньяк, который резал людей от нечего делать. Всех, на кого взгляд упал. Там, где жертва под руку подвернулась.

Неувязка.

Такие действия не вписываются в схему деятельности маньяка. Человек с изуверскими наклонностями, страдающий психическими расстройствами, попросту говоря — маньяк, потому и называется так, что он одержим манией. Но не просто убивать. Всегда важна последовательность действий. Может, в этом и заключается смысл определенного хода событий? Вырезать глаза и продырявить на жертве всю одежду, а где это будет происходить — не так уж важно?

На этом можно было бы и остановиться, если бы опять не возникла необходимость задать себе вопрос: а при чем здесь тогда Шостак, торговля человеческими органами и бриллианты?

Ходьба по кругу. Все можно объяснить по отдельности, но не связать воедино. Выпадало какое-то звено.

В Заболоцке можно было укрыться на первое время. Шостак убедился в этом, проведя в городке двое суток. Он решил остаться и жить здесь столько времени, сколько понадобится для подготовки окончательного исчезновения. Счета в Германии у Заградского Вратислава Петровича были. Загранпаспорт на это же имя лежал в кармане. Нужна была передышка, чтобы решить, с какой точки стартовать. Понятно, что международный аэропорт в Заболоцке построят не скоро, да и на поезде отсюда в Германию не уедешь, однако нужно было сделать так, чтобы Никитин потерял его из вида хотя бы на месяц. Средства для этого у доктора были.

Беспокоило его другое. Еще две недели назад профессор Штилике должен был получить две почки и перевести на имя Заградского очередные тридцать тысяч долларов. Но судьба распорядилась так, что почки вместо клиники Штилике сейчас наверняка находились под присмотром полиции или, что хуже, ФСБ. Охота началась нешуточная.