Он представил себе идеальную фигуру и холеное лицо Маргарет Тейлор Уэйд, принадлежащей к бостонской буржуазии, — по шкале ценностей в этом городе она могла считаться истинной аристократкой. Бостон — самый европейский город на восточном побережье Америки. Значит, самый изысканный. И Маргарет являла собой одну из самых ярких его представительниц. При своих прекрасных манерах, элегантности, прелестной внешности она, конечно, не заслужила того, что преподнесла ей жизнь: одного сына убили, когда он снимал военный репортаж в бывшей Югославии, а второй вел такую жизнь, что доставлял ей, пожалуй, еще больше горя.

Наверное, она так и не пришла в себя ни после первого несчастья, ни после второго и жила отстраненно, воспоминаниями, поскольку они всегда оставались при ней. Со своим отцом Рассел не разговаривал с тех пор, как произошла эта проклятая история с Пулитцером.

Отношение родителей к нему с самого начало вызывало у Рассела некое подозрение. Возможно, каждый из них считал, что погиб не тот сын.

Адвокат продолжал в своем духе, и Рассел прекрасно знал, к чему он ведет.

— Я сказал ей, что ты ранен. Она считает, что было бы уместно показаться врачу.

Рассел невольно улыбнулся.

Уместно.

— Моя мать безупречна. Умеет выбрать не только самое верное слово в нужный момент, но еще и самое красивое.

Торнтон откинулся на кожаную спинку сиденья, расслабившись, как поступают в безнадежной ситуации.

— Рассел, я знаю тебя с детства. Не думаешь ли ты, что…

— Адвокат, вы здесь не для того, чтоб выносить приговор или оправдывать меня. Для этого существуют юристы. И не для того, чтобы читать мне мораль. Для этого есть священники. Вы должны только вытаскивать меня из неприятностей, когда вас об этом просят.

Рассел обернулся и посмотрел на него, слегка улыбнувшись:

— Мне кажется, вам платят за то, чтобы вы это делали. Прекрасно платят — ваша почасовая ставка соответствует недельному заработку рабочего.

— Вытаскивать тебя из неприятностей, говоришь? Именно этим я и занимаюсь. Но в последнее время, мне кажется, это происходит чаще, чем дозволяют приличия.

Адвокат помолчал, словно раздумывая, продолжать или нет. Наконец решил завершить свою мысль:

— Рассел, каждый человек имеет право, предоставленное конституцией и его собственным разумом, уничтожать себя каким угодно способом. А у тебя в этом плане особенно богатое творческое воображение.

Он взглянул ему в глаза и из адвоката-защитника превратился в ухмыляющегося палача.

— Отныне я буду рад отказаться от почасовой оплаты. Скажу твоей матери, чтобы, когда понадобится, обращалась к кому-нибудь другому. А я буду сидеть себе с сигарой и стаканом хорошего виски и наблюдать, как ты уничтожаешь себя.

Больше он ничего не сказал, потому что больше и нечего было сказать. Лимузин привез Рассела домой, на Двадцать девятую улицу между Парком и Мэдисон. Он вышел не попрощавшись, не ожидая жеста, с каким обычно расстаются знакомые, но хорошо ощутив замаскированное презрение и нескрываемое профессиональное равнодушие. Поднялся в свою квартиру, подхватив на лету ключи, которые ему кинул консьерж. Едва открыл дверь, как зазвонил телефон. Рассел точно знал, кто звонит. Он взял трубку и сказал «Алло!», не сомневаясь, чей голос сейчас услышит. Этот голос и произнес:

— Привет, фотограф. С тобой вчера грубо обошлись, не так ли? За игорным столом и копы.

Рассел представил себе этого человека: темнокожий, толстый, неизменно в темных очках, двойной подбородок, который пытается скрыть небольшая бородка, рука в кольцах держит мобильник, едет на заднем сиденье «мерседеса».

— Ламар, у меня сейчас не то состояние, чтобы выслушивать твой собачий бред. Что тебе нужно?

— Ты знаешь, парень, что мне нужно. Деньги.

— Сейчас у меня нет их.

— Ладно. В таком случае, думаю, тебе стоило бы позаботиться о том, чтобы поскорее найти их.

— А то что? Убьешь?

На другом конце провода раздался наглый смех, и последовала еще более унизительная угроза.

— Искушение велико. Но я не настолько дурак, чтобы отправлять тебя в ящик с пятьюдесятью тысячами долларов, которые ты мне должен. Просто пошлю к тебе пару своих ребят, которые кое-что объяснят тебе по жизни. Потом дам время вылечиться. И снова пришлю, пока не встретишь их с моими деньгами в руках, которые к тому времени превратятся в шестьдесят тысяч, если не больше.

— Ты дерьмо, Ламар.

— Да, и жду не дождусь часа показать тебе, какое. Привет, фотограф моей задницы. Попробуй теперь в «Колесе фортуны», может, там повезет.

Рассел опустил трубку, стиснув челюсти, не желая больше слышать издевательский смех Ламара Монро. Другого такого сукина сына еще надо поискать в ночном Нью-Йорке. К сожалению, Рассел знал, что слов на ветер он не бросает, а относится к числу тех, кто держит свое обещание, особенно если иначе рискует потерять лицо.

Он прошел в спальню и разделся, швырнув одежду на кровать. Рваный пиджак отправился в мусорный бак. В ванной он принял душ и побрился, с трудом поборов искушение намазать пастой для бритья зеркало, а не лицо. Чтобы не видеть своей физиономии. Чтобы не видеть ее выражения. Ведь он вернулся домой один. Это значит, нечего выпить, нет ни грамма кокаина и ни цента в кармане.

Квартира, в которой он жил, неофициально числилась за ним, но на деле принадлежала одной из семейных фирм. Даже мебель тут оплаченный матерью дизайнер со вкусом подобрал из обширного выбора дешевых товаров в «Икее» и других подобных магазинах.

Причина проста. Все знали, что Рассел продаст все ценное, с чем только соприкоснется, чтобы оставить деньги за игорным столом.

Так уже неоднократно происходило прежде.

Машины, часы, картины, ковры.

Все.

С разрушительной яростью и маниакальным педантизмом.

Рассел опустился на диван. Он мог бы позвонить Мириам или другой модели из тех, с кем встречался последнее время, но принимать их у себя возможно только при условии, что он выложит на стол хоть немного белой пыли. И нужны деньги, чтобы пойти с ними куда-нибудь. В эту минуту, когда на душе так пусто, ему хотелось хоть что-нибудь иметь вокруг себя. Но все это стоило денег. И тут ему пришла в голову одна мысль.

Вернее, имя.

Зигги.

Он познакомился с этим безликим ничтожеством несколько лет назад. Информатор его брата, который подсказывал ему порой интересные события из жизни города, когда находил такие «за линией фронта», и о них стоило знать, потому что каждый факт мог стать новостью.