Когда Табба последний раз выбежала на авансцену и приняла очередную порцию оваций и цветов, за кулисами она неожиданно увидела Марка Рокотова, улыбающегося, не похожего ни на кого, с огромным букетом.

Передав цветы своей прислуге Катюше, она холодно спросила поэта:

— Чем обязана?

— Пришел порадоваться вашему очередному успеху.

— Благодарю, но я тороплюсь.

— Я буду ждать в экипаже.

— Вы не расслышали?

— Расслышал. И тем не менее буду ждать.

Рокотов склонил голову и исчез в темноте кулис.

Табба в сопровождении Катюши двинулась в сторону костюмерной — по дороге ее приветствовали коллеги и просто кто-то из публики, она с трудом отбивалась от желающих получить автограф и наконец добралась до комнаты.

С ходу рухнув в кресло, она сбросила туфельки и положила ноги на стул.

Катенька сложила цветы, приняла в дверях еще уйму букетов от служащих театра и остановилась напротив актрисы.

— Это был он?

— Догадалась?

— Поняла по глазам.

— По его?

— По вашим, барыня.

— Но я не желаю его видеть.

— Я этого не заметила, — улыбнулась прислуга. — Вы отправитесь с ним?

— Не думаю. А ты бы как поступила?

Катенька пожала плечами.

— Наверно, я тоже бы не устояла.

— Он меня унизил.

— Чем?

— Была история. Поэтому я желаю знать, почему он так поступил.

Экипаж несся по ночному Петербургу, некоторые улицы были освещены вполне прилично, другие же терялись в полутьме, и лошади бежали не так уверенно и ровно.

Табба молчала, напряженно глядя на мощную спину извозчика. Поэт так же не проронил ни слова, он был отстранен и рассеян.

Первой не выдержала актриса.

— Вы не объяснились по поводу случившегося.

Рокотов, будто очнувшись, удивленно повернулся к девушке, не сразу переспросил:

— По поводу случившегося?.. В отеле?

— Да, в отеле.

— Забыл по рассеянности… Но вам вряд ли будут интересны мои проблемы.

— Но вы оставили меня в чужом номере!

— В чужом? — снова переспросил Марк. — Это номер моего друга, и я бываю там регулярно.

— И регулярно забываете там девушек?

— Простите меня, — улыбнулся Рокотов и легонько коснулся ее плеча. — Мне необходимо было передать моему другу паспорт, и я очень торопился.

— Видимо, следовало предупредить друга о моем присутствии в номере.

— Он повел себя дурно? — удивился Рокотов.

— Он повел себя как воспитанный господин. Вы же поставили меня в крайне неловкое положение.

Поэт задумчиво помолчал, затем заговорил, глядя перед собой:

— Недавно император сказал о японцах: «Мы этих макак шапками закидаем». И закидали. Кругом кровь, смерть, преступная бессмыслица. Война… — Он посмотрел на актрису, спросил: — Вы знаете, что идет война? — И, не дождавшись ответа, продолжил: — Япония маленькая, всего несколько островов, и она держит Россию в кулаке. Мы теряем в этой войне все! Веру, нацию, нравственный патриотизм! Вместо всего этого все больше проявляется Хам Грядущий! И он возьмет Россию!.. А что остается, если затоплен «Варяг», отдан Порт-Артур, размазана армия, народ веселится и страдает?! — В глазах Рокотова блеснули слезы. — Остается любовь, остается страсть, остается высшее искусство — поэзия и музыка!

— Я вас обожаю, — прошептала Табба, не сводя с него глаз. — Я вас люблю.

Он повернулся к ней, легонько поцеловал.

— Не надо сейчас… Это мы скажем потом.

Они снова молчали, каждый думая о своем и чувствуя свое, затем Табба спросила:

— Куда мы едем?

— В госпиталь.

— В госпиталь? — переспросила актриса. — Зачем?

— Нас там ждут.

— В такое время?

— Там благотворительный вечер. Надо дать глоток надежды раненым солдатам.

Табба, не сняв верхней одежды, в сопровождении Рокотова и стройного поручика, поднялась по широкому лестничному маршу, с ней раскланивались, ей вслед перешептывались. Наконец они вошли в большой зал, заполненный состоятельной публикой, и поручик довольно громко объявил:

— Господа! Прима оперетты госпожа Табба Бессмертная и известный поэт господин Марк Рокотов!

Раздались скорее вежливые, нежели восторженные аплодисменты, солдаты помогли Марку и Таббе снять верхнюю одежду и отнесли ее в находящийся рядом гардероб.

К Таббе и Рокотову подошли два офицера — подполковник и полковник, раскланялись.

— Благодарим, что не отказались поддержать воинов в трудную минуту, — сказал полковник, повернулся к собравшимся, объявил: — Можем, господа, проследовать в палаты.

Присутствующие направились к широко открытым дверям и, после некоторой сумятицы, оказались в просторном помещении, заставленном кроватями с ранеными солдатами.

Дамы и господа шли по проходу, слегка растерянно улыбаясь лежащим, помахивали руками, некоторые решались задержаться у кроватей и что-то говорили солдатам, осеняя их крестом.

Рядом с Таббой и Рокотовым необъяснимым образом возник граф Петр Кудеяров, который приблизился к приме и прошептал:

— Я вас ревную… И боюсь за вас, мадемуазель!

Она легонько отстранила его и двинулась дальше.

Солдаты, разной степени ранения, приподнимались с коек, удивленно смотрели на диковинное шествие, перебрасывались репликами, улыбались.

Табба шла рядом с поэтом, держась за его руку, вытирала с глаз вдруг выступившие слезы, посылала некоторым бойцам нежные воздушные поцелуи.

Какой-то молодой человек с перебинтованной головой, совсем мальчик, вдруг подался вперед, дотянулся до руки актрисы.

— Я вас узнал!.. Я был на «Периколе»!.. Вы восхитительны, мадам!

— Спасибо. — Растроганная Табба обняла его. — Спасибо, дорогой. — Неожиданно сняла с себя золотой кулон, отдала пареньку. — Пусть он вам помогает.

— Я буду молиться о вас!.. Илья Глазков будет молиться о вас!.. Запомните!

Находящийся сзади Кудеяров также дал молодому человеку солидную купюру, бросив на приму ревнивый взгляд.

— Господа! — Вперед вышел Рокотов и поднял руку. Глаза его горели. — Господа, минуточку внимания! Позвольте, я прочту!

Он секунду помолчал, настраиваясь, вскинул голову, и его волосы черным солнцем взлетели над головой.

Табба восторженно смотрела на него.