Неожиданно Эмма перестала воспринимать что-либо, кроме монотонного шума в ушах, но вскоре затишье перед бурей закончилось. Дверь спальни распахнулась, ударилась о край комода, рядом с которым она сидела на корточках, и Эмму ослепило.

Резким, ярким светом.

Потолочная лампа беспощадно освещала кровать и все вокруг.

И ее тоже.

Эмма закрыла глаза – не потому, что наивно полагала: раз она никого не видит, то и ее не увидят, а потому, что ошиблась.

Штуковина рядом с окном оказалась вовсе не вешалкой для пиджака, а еще одним манекеном для парика. Но уже не лысым, как тот внизу, в прихожей, – на этой пенопластовой голове был нахлобучен грубо выполненный длинный светлый парик.

«Что я, дура, наделала? Куда я только попала?»

С одной стороны два вышибалы, с другой – извращенец.

Она услышала, как пара сапог вошли в комнату, но все еще на решалась открыть глаза… и вдруг зазвонил ее сотовый.

Громко, пронзительно. Как сигнализация до этого.

Черт, черт, черт!

Пот выступил через все поры, словно это была не комната, а сауна.

Эмма знала, что теперь все кончено. Что она даже не успеет позвать на помощь, когда вытащит сотовый из кармана брюк и ответит на звонок, но все равно попыталась.

Слишком поздно.

Она держала телефон в руке. Смотрела на темный дисплей и проклинала того, кто выдал ее двумя звонками. Раздался грязный смех мужчины с басом бультерьера.

Эмма широко открыла глаза, почти ощущая дыхание смерти, но там никого не было.

И смех стал тише, удалился от спальни, вглубь коридора, вместе со стучавшими по половицам сапогами второго мужчины.

Лишь когда оба спустились вниз, до Эммы дошло, что звонил не ее телефон, а телефон бультерьера.

С таким же стандартным рингтоном, как у нее. Звонящий рассмешил мужчину, и, видимо сказал обоим нечто, что заставило их прервать поиски.

«Сваливайте, мы нашли Паландта».

Или:

«Забудьте про соседа, появился другой заказ».

Или:

«Привет, это я, Антон Паландт. Меня еще называют Парикмахером. Я знаю, что вы вломились ко мне домой, но не могли бы вы быстро подъехать в другое место? У меня тут проблемы с одной умирающей проституткой».

Что бы то ни было, Эмма чувствовала себя так, словно позвонивший спас ей жизнь.

Пока.

Она поднялась, держась за край комода, и задумалась, не схватить ли с тумбочки одну из баночек с таблетками – сейчас, при ярком свете лампы, она разглядела надписи предположительно на кириллице. Но претворить это решение в дело у нее уже не получилось.

Прямо перед ней колыхнулись подушки.

Покрывало изогнулось, образовав в нескольких местах бесформенные выступы, как живот беременной, внутри которого толкается малыш.

Затем из-под одеяла высунулась рука, и лысый, худющий мужчина сел в постели.

Своим голым костлявым торсом он напоминал изголодавшегося пленника.

В его широко раскрытых глазах стояли слезы. Он ни разу не моргнул.

Ни тогда, когда повернул голову к Эмме.

Ни тогда, когда пристально уставился на нее.

Ни даже тогда, когда она издала пронзительный крик и выбежала из комнаты. Вдоль по коридору, вниз по лестнице к выходу, прямо в руки мужчинам, как Эмма сначала думала. На самом деле она просто задела в прихожей манекен для парика и свалилась при этом сама. Но тут же поднялась и помчалась на улицу, уже не думая о соседях или других свидетелях. Несколько раз поскальзывалась на обледеневшей булыжной мостовой, но уже без падений.

Эмма бежала, бежала и бежала… Пугаясь гравия, который хрустел у нее под ногами. Пыхтения, которое вырывалось из легких.

Она прижала ладонь к боку, где особенно сильно закололо, и поспешила дальше, пока не добежала до своего дома. Единственного во всей округе отдельно стоящего здания, которое Филипп защитил, как банк, электронными замками, открывающимися с помощью транспондера. Это круглый, напоминающий монету чип, который нужно поднести к замку и дождаться, пока тот не пропищит два раза, – его-то Эмма и доставала из кармана джинсов, поднимаясь по клинкерной лестнице.

И который чуть не выронила, когда увидела, что светодиодная лампочка в замке горит зеленым. К тому же через занавеску в дверном окошке пробивался матовый свет.

Нет. Этого не может быть, мысленно закричала Эмма.

Это невозможно!

Кто-то отключил сигнализацию, открыл дверь и зажег внутри свет.

И это не Филипп, потому что его машина не стоит на улице.

– Ты куда?

Эмма, которая уже развернулась на пятках и безуспешно пыталась нащупать свой сотовый, чтобы при необходимости набрать 110, почувствовала безграничное облегчение, услышав за спиной голос лучшей подруги.

Она повернулась к открывшейся двери:

– Господи, Сильвия. Ты меня напугала.

Вместо того чтобы извиниться или, по крайней мере, поздороваться, как положено, подруга просто оставила ее стоять на лестнице, а сама, не сказав ни слова, исчезла в доме.

Эмма последовала за ней с чувством полного изнеможения. Самсон, проникновение в дом Паландта, вломившиеся туда же парни, обратный путь, стоивший ей последних сил, – все это измотало ее. Еще одна проблема – а на это указывало странное поведение подруги – была ей совсем ни к чему.

Она закрыла дверь.

Дрожащими пальцами повесила пальто на вешалку, стянула мокрую от снега обувь и прошла в гостиную. От резкой перемены температур кровь прилила ей к щекам.

– С тобой все в порядке?

Сильвия яростно помотала головой. Ее темные локоны, всегда собранные на затылке, сейчас безжизненно падали ей на плечи.

Обычно, приходя в гости, Сильвия удобно устраивалась с ногами на диване и просила Эмму приготовить ей латте макиато, а потом принималась оживленно болтать, в основном о незначительных событиях прошедших недель. Сегодня вместо привычного дизайнерского платья она была одета в спортивный костюм мышиного цвета и, как статуя, сидела на краю дивана, уставившись на догорающие в камине угли.

– Нет, ничего не в порядке, – подтвердила она свой непривычный наряд и странное поведение.

Сильвия Бергман была не только ее лучшей, но и самой большой подругой. Даже в широчайшем кругу знакомых Эммы не нашлось никого, кто был бы с ней на одном уровне, и не только в переносном смысле. Одно то, что Сильвия носила обувь сорок второго размера, кое о чем говорит. А также тот факт, что она чуть не стала профессиональной баскетболисткой, если бы ее консервативные родители не настояли на солидной профессии, хотя думали они при этом скорее о высшем медицинском образовании, чем о курсах физиотерапевта. Пациенты частной практики Сильвии в Вайнберге любили ее за большие волшебные руки, которые, как ультразвуковые локаторы, сначала определяли напряженные места и блокады, а потом снимали их, надавливая на только ей одной известные энергетические и рефлекторные точки. Судя по внешнему виду Сильвии, сегодня подобная процедура не повредила бы ей самой. Каждая клетка ее тела казалась скованной и напряженной.