Слышала, как захлопнулась дверь. С такой силой, что вся гостиная содрогнулась.

– Той ночью я лишилась не только волос и чувства собственного достоинства, но и ребенка! – кричала Эмма, не открывая глаз. При этом яростно била себя в живот. Раз, второй, третий. Все сильнее. Пока от боли не опустилась на колени. Закашлялась, захрипела, как перед приступом рвоты.

– Помоги мне, – вырвалось у нее. – Помоги мне, я не знаю, что со мной происходит.

Она открыла глаза, протянула руки к подруге.

Но в комнате не было никого, кто мог бы ей помочь.

Сильвия давно ушла.

Эмма доплелась до дивана и закашлялась.

Горло обжигало от позывов рвоты, желудок горел после ударов. Она подумала о бедном Самсоне, которому наверняка еще хуже и которому должны помочь.

Таблетками.

«Ты их перепутала. Ты чокнутая».

Сильвия ушла, но ее голос по-прежнему звучал в голове у Эммы, продолжая предъявлять обвинения, которых она не понимала.

Она еще никогда не принимала таблетку следующего дня, тем более не имела запаса, который могла бы кому-то передать. Как врач она чувствовала ответственность и ни за что бы не подсунула лучшей подруге не то лекарство. Только не Эмма – та, которая, протестуя против превышения прав в отношении пациентов, даже решилась повторить эксперимент Розенхана. И все же, как бы ужасны ни были обвинения Сильвии и как бы глубоко ни ранили Эмму подозрения подруги, эта ссора не имела значения по сравнению с тем, что до этого произошло в доме Паландта.

Эмма снова поднялась с дивана.

Она должна позвонить Филиппу.

Конечно, он станет упрекать Эмму, как только узнает о ее самостоятельном походе. Но в итоге будет вынужден согласиться: Антон Паландт очень странный сосед, к которому нужно присмотреться.

Она пошаркала к вешалке в прихожей.

– Алло, Филипп? Попроси, пожалуйста, следователей заняться человеком, проживающим по адресу Тойфельзее-аллее, 16. Лысый, глотает горы лекарств, живет в доме с задернутыми шторами. Ему определенно кто-то угрожает, и самое главное, в его доме полно манекенов для париков. А на одной такой штуке в спальне даже надеты женские волосы, и не спрашивай меня, как я это выяснила.

Что-то в этом роде собиралась она сказать ему по телефону, но, ощупав куртку, с ужасом поняла, что это невозможно. Потому что ее сотовый исчез.

Нет! Нет, нет, нет…

В отчаянии Эмма опустила руки.

«Исчез» – неправильное слово для того, что произошло с ее мобильным телефоном.

«Я его потеряла», – подумала она и громко выругалась, когда ей стало ясно, что существует только одна возможность, где он мог выпасть из кармана.

У А. Паландта.

«Когда, выбегая из дома, я налетела на манекен для парика».

Эмма почувствовала, как ее пронзил холодный сквозняк – психосоматическая реакция. Часть разума говорила, что нужно забрать телефон, другая спрашивала, неужели она настолько рехнулась, что готова вернуться в логово льва.

Эмму бил озноб, и она достала из платяного шкафа свой небесно-голубой махровый халат. От него пахло парфюмом, который она откопала позавчера – в надежде, что духи, которые Филипп купил ей в Барселоне на первую годовщину свадьбы, напомнят о счастливых днях «прежнего» времени. Но композиция из черной смородины, амбры и лотоса лишь подтвердила опасение, что прошлое счастье невозвратно потеряно.

Эмма вяло проследовала на кухню и сняла беспроводной телефон с базы рядом с кофемашиной.

Прислонившись спиной к вибрирующему холодильнику, она глядела в сад и набирала номер сотового Филиппа.

«Пожалуйста, подойди. Пожалуйста, подойди…»

Ворона приземлилась посреди сада на расщепленный ствол березы, в которую несколько лет назад попала молния и которую уже давно следовало бы убрать. Начинало смеркаться, и между деревьями уютно горели огоньки соседских домов, как маленькие серные лампы.

В «прежние» времена в такие выходные она бы налила себе чашку любимого чая, зажгла свечку и поставила классическую музыку, а так единственным саундтреком, сопровождавшим ее депрессивное настроение, был бесконечный телефонный гудок.

Она уже рассчитывала на голосовую почту, как в трубке раздался щелчок, и Эмма услышала кашель.

– Да? Алло?

Эмма оттолкнулась от холодильника, но ощущение вибрации в спине осталось. Оно даже усилилось, когда Эмма поняла, кто подошел к сотовому ее мужа.

– Йорго?

Полицейский говорил шепотом:

– У тебя все в порядке?

– Да. Где Филипп?

– Он… подожди-ка. – Она услышала шелест, затем шаги и в конце звук захлопнувшейся двери. Теперь Йорго говорил громко, его голос звучал необычно гулко, словно Йорго стоял в пустом помещении. – Он не может сейчас говорить.

– Ага.

– Он как раз делает доклад. Его сотовый пока у меня.

Это отговорка?

Эмма крепче прижала трубку к уху, но не смогла расслышать никаких звуков на заднем фоне, которые подтвердили бы или опровергли заявление Йорго.

– А тебя не интересует доклад лучшего друга?

– Я вышел из зала специально ради тебя. Какая-то проблема?

«Да. Моя жизнь».

– Сколько он еще будет говорить? – спросила она.

– Еще какое-то время. Послушай, меня это не касается, но если ты насчет его визита в Le Zen…

Внутри у Эммы словно открыли морозильную камеру.

– Откуда ты об этом знаешь? – прохрипела она. Объяснение было настолько же простым, насколько неловким для Эммы.

– Филипп поставил телефон на громкую связь в машине, когда прослушивал сообщения голосовой почты.

Она нервно моргнула.

Проклятие.

Она совсем забыла про свой первый звонок. И Йорго все слышал.

Эмма вернулась из кухни в гостиную.

– Филипп был по работе в том отеле четыре недели назад. Я это знаю, потому что сопровождал его. Нам еще раз показали все номера на двадцатом этаже. А что он должен был сказать, когда перед ним вдруг возник этот ветеринар? «Привет, я жду директора отеля. Мы хотим найти номер, в котором изнасиловали мою жену»?

Эмма непроизвольно кивнула.

Это логично.

Морозильная камера у нее в животе снова захлопнулась.

– Разве ты не прослушала сообщения голосовой почты? – спросил ее Йорго после короткой паузы.

– Прости, что ты имеешь в виду?

– Филипп перезванивал тебе много раз. Но ты не подходила ни к сотовому, ни к домашнему телефону.