А что еда? Пожалуй, я не стану рассказывать вам, до чего она хороша, — это было бы жестоко. В последнее время в Англии появилось несколько поваров — таких как Антон Моссиман, Нико Ладенис и братья Ру, — заслуживших не меньшую славу, чем Бокюз и Труагро во Франции. Шеф-повар «Коннаута», возможно, и не так знаменит, но готовит он как бог, и первые два блюда были безукоризненными.

Потом началась церемония смены скатерти.

Мы с женой считаем себя довольно аккуратными едоками, и после двух перемен на столе прибавилось только несколько хлебных крошек. Их безжалостно смели, после чего стол был покрыт новой, сияющей девственной белизной скатертью, и обед мы заканчивали на ней. Конечно, это всего лишь маленькая и вроде бы незначительная деталь, но очень приятная, и именно она выгодно отличает «Коннаут» от обычных отелей.

Напоследок мы заказали сыр, кофе и десерт. Наверняка кто-нибудь подготовил наш счет на случай, если нам захочется оплатить его немедленно, но мы воспользовались привилегией постояльцев отеля и забыли про него до дня окончательной расплаты.

В номере по обе стороны кровати нас уже ждали полотняные коврики с двумя вышитыми пожеланиями: одно гласило «Спокойной ночи», другое, написанное вверх ногами, чтобы читаться со стороны кровати, — «Доброе утро». Я оставил обувь в коридоре, и мы заснули сладким сном богачей.

Утром мои туфли выглядели так, словно за ночь подверглись капитальному ремонту: они сверкали гораздо ярче, чем жиденькое лондонское солнце. Этого мастера я тоже с удовольствием похитил бы из «Коннаута» и обращался бы с ним как с принцем. Одного взгляда на ноги лондонцев достаточно, чтобы понять: искусство чистильщика обуви постепенно умирает в Англии, а во Франции, где я сейчас живу, его и вовсе не существует.

Утром, из любопытства, а не от голода, мы внимательно изучили меню завтрака. Оно было обильным и восхитительно викторианским. Так англичане подкрепляли себя, перед тем как отправлялись гоняться за лисицами или строить империю. В нем нашлось место и овсянке, и копченой селедке, и почкам, а также нескольким видам сосисок, крупно нарезанному горькому мармеладу и хлебу множества разных сортов. Гордясь своей умеренностью, мы заказали кофе и круассаны.

Мы очень долго сидели за завтраком, как можно дальше откладывая возвращение во внешний мир. Моя жена вслух размышляла о том, смогла бы она жить в «Коннауте» постоянно, и в итоге пришла к выводу, что смогла бы, причем с удовольствием. Я прикидывал, во сколько нам это обойдется. Подсказка уже ждала нас за стойкой портье, спрятанная в кожаную папочку, — первый и единственный счет за все время нашего проживания.

Должен сказать, что проживание в «Коннауте» — удовольствие не для бедных и даже не для всех богатых. Как сказал один мудрый старый миллионер: «Если вам приходится спрашивать, сколько что-то стоит, значит, это стоит слишком дорого для вас». Проживая в «Коннауте», мы ели там только два раза в день: утром и еще один раз днем или вечером. Мы не заказывали магнумов с шампанским, вина по пятьсот долларов за бутылку, черную икру, суфле с «Гранд Марнье», куропаток, хотя как раз начинался их сезон, или винтажного портвейна сорок восьмого года. Мы вели себя скромно и умеренно.

Но даже учитывая все это, три дня проживания обошлись нам в две с половиной тысячи долларов, не считая чаевых. Невольно возникает вопрос, стоило ли это удовольствие восьмисот пятидесяти долларов в сутки? Я уверенно отвечаю «да».

Помимо великолепной кухни и комфортабельности, самой привлекательной чертой «Коннаута», отличающей его от всех других дорогих отелей, я бы назвал удивительную атмосферу, созданную людьми, которые там работают. Все они, без единого исключения, на редкость хорошо воспитаны, милы и очень профессиональны. Подобрать, обучить и удержать такой персонал гораздо сложнее, чем оборудовать отель по последнему слову техники и роскоши. Все мраморные вестибюли в мире не заменят приветливую улыбку и искреннюю доброжелательность. Потому я считаю, что ни один цент мы не потратили зря. Мы заплатили за то, что когда-то называли «сервисом», а теперь, когда это явление стало очень редким, называют «старомодным сервисом». Дай бог ему здоровья.

По-моему, это очень странно. Мы живем в век, когда интерес человека с собственному телу превратился почти что в манию: все его видимые части подвергаются владельцем ежедневному тщательному осмотру, а функционирование внутренних по крайней мере раз в год внимательно исследуется людьми в белых халатах. Юность продлевается практически до самой старости, морщинам объявляется решительная война, живот втягивается, а витамины поглощаются в невероятных количествах. И на фоне всего этого неумеренного внимания и заботы особенно странным кажется полное пренебрежение к одной маленькой, но крайне важной части нашей анатомии — к вкусовым рецепторам. По какой-то неведомой мне причине они объявлены гражданами второго сорта и того и гляди совсем отомрут от скуки.

Причина, очевидно, есть, и кроется она в том, что массовое производство успешно изгнало из еды все признаки местного колорита или какой-либо индивидуальности, лицемерно объясняя это заботой о якобы более уравновешенной диете. У гамбургера с Третьей авеню точно такой же вкус, как у гамбургера с Елисейских Полей. Курица, когда-то бывшая птицей, превратилась в безликий продукт потребления; то же самое случилось с коровами, овцами и свиньями. Когда вы в последний раз ели овощи, которые не приходилось бы поливать соусом или подливкой, для того чтобы придать им хоть немного вкуса?

Хлеб напоминает пластик, яблоки — мокрые носки, сыр видом и вкусом похож на дешевое мыло, от лука не слезятся глаза, а шпинат застревает в горле. С виду все они, от бараньей котлетки до стручковой фасоли, кажутся настоящими, но иллюзия заканчивается, как только вы начинаете их жевать. Тут поневоле запьешь.

Но, увы, и алкоголь не избежал этой эпидемии единообразия и потери вкуса. Пиво стало слабее, крепкие напитки бледнее и суше, вино разбавляется содовой водой, а продажи лишенной вкуса и запаха водки подскочили до небес. Льда во все напитки кладут столько, что пьющий человек рискует заработать не цирроз печени, а обморожение языка.

Но не все еще потеряно. Высоко в горах Шотландии и ныне живут мужчины, занятые воистину героической работой. Они производят не продукт массового потребления, который должен понравиться миллионам, а напиток богов для избранных. Медленно, крайне тщательно и очень помалу они создают односолодовый виски.

Обычный скотч, тот, который вам нальют в любом баре, если вы не уточните марку, фактически представляет собой смесь тридцати разных виски солодовых и менее благородных зерновых. Смешивая их, производители преследуют две цели. Во-первых, они стремятся создать более приглаженный вкус, который гарантированно устроит большинство. Второе преимущество смешивания или купажирования состоит в том, что оно обеспечивает неизменное качество напитка. Хороший смешанный (blended) скотч, такой как «Белл», «Белая Лошадь» или «Дьюар», никогда не преподнесет вам неприятных сюрпризов. Об этом позаботятся мастера-купажисты, у которых всегда имеется достаточный запас зерновых и солодовых виски, позволяющий поддерживать характерный вкус бренда неизменным.