Проблема, собственно, заключается в том, что, пока он пишет, все остальные зарабатывают деньги. Самый скромный труженик с Уолл-стрит за месяц получает больше, чем девяносто процентов писателей за год. Нищий на улице, завидев приближающегося писателя, начинает рыться в своих лохмотьях в поисках лишнего цента. Оформляющий ссуды работник банка прячется под стол, когда к нему приближается знакомая фигура с горящим, неистовым взглядом: он знает, что этот чокнутый опять станет выпрашивать некую сумму, которая поможет ему дописать величайший в истории человечества роман. Но он знает также, что давать кредиты литератору — это чересчур большой риск. Слова «деньги» и «писатель» сочетаются очень плохо.

Правда, время от времени случаются ошибки, и деньги по странному капризу судьбы вдруг попадают в карман писателя. Надолго они там не задерживаются. И дело тут вовсе не в глупом транжирстве, а в том, что его профессия диктует некоторые условия.

Первое и главное из них — это покой. Писателям, живущим в городах, трудно сосредоточиться. Их традиционное убежище — мансарда в наши дни стала для них недоступной. В дверь то и дело колотит домовладелец, желающий получить свои две тысячи в месяц. В короткие промежутки между его визитами тараканы устраивают шумную беготню в пустом буфете, подтекающая из сломанного крана вода бьет по мозгам, а восьмибалльный сквозняк, проникающий сквозь щербатые ставни, надувает писателю флюс. Единственный выход — это бегство в деревню. Вспомните, как это помогло Торо.

Но шалаш из рубероида, наскоро сооруженный посреди какого-нибудь безлюдья, писателя не устроит. Покоя тоже должно быть в меру. Когда его слишком много, то после дня, проведенного наедине с рукописью, некоторые бросаются в лес, чтобы поговорить с каким-нибудь деревом. Покой хорош только в том случае, если у вас есть место, куда, закончив работу, можно прийти и поболтать. Место, где с сочувствием выслушают ваши жалобы. А от кого можно ждать сочувствия, если не от собрата-писателя? Уж он-то знает, каково вам приходится. Он вас понимает.

Так образуются писательские колонии. Понятно, что к ним довольно скоро начинают прибиваться всяческие редакторы, издатели, владельцы экзотических ресторанчиков, жаждущие наживы агенты по недвижимости и прочая шушера. Покою и простой деревенской жизни приходит конец. Местный бар открывает филиалы, бармены начинают осваивать модные коктейли, и мирная жизнь катится к чертям. Пора переезжать.

Как было бы просто, если бы на пути творчества вставали только эти мелкие житейские проблемы! Увы, у писателей хватает и других.

Взять хотя бы процесс сбора материала. Человеку, далекому от литературного труда, возможно, покажется, что вполне достаточно пары часов, проведенных в библиотеке, и нескольких телефонных звонков. Когда-то так оно и было, но в наши дни от писателя ждут — а точнее сказать, требуют — абсолютной точности во всех мелочах. Воображения и пары щепоток местного колорита уже недостаточно: читатель должен быть уверен, что автор там был и делал то, о чем пишет. Публику устраивает только личный опыт, и вам вряд ли удастся обмануть молодого шустрого редактора новой формации. Вы собираетесь написать роман о любви и смерти на границе Боливии? Отлично! Вот и отправляйтесь туда. Увидимся через Полгода, и не забудьте сделать прививку от холеры и оформить медицинскую страховку.

Писателя, занятого сбором материала, вы легко можете встретить в любой самой опасной, неприятной и забытой богом дыре (странно, но по какой-то причине, возможно финансового характера, сбор материала крайне редко производится в симпатичных местах вроде Палм-Спрингса или отеля «Ритц»). В Бейруте и в Никарагуа, во влажном зное Гонконга и в раскаленной духовке австралийской пустыни вы увидите измученного и пропитанного местной атмосферой человека, который сидит, низко склонившись над блокнотом. Однако если вы заглянете ему через плечо, в надежде прочитать меткое наблюдение или колоритную фразу, вас ждет разочарование. Скорее всего, листочек покрыт столбиками цифр: бедняга пытается подсчитать, хватит ли его аванса на миску бобов и бутылку пива.

Проведя подобным образом несколько месяцев и пройдя в больнице короткое, но далеко не дешевое обследование для выявления экзотических заболеваний, писатель технически готов приступить к работе. Стопка чистой бумаги уже ждет на столе. Карандаши заточены. Сага эпического масштаба, верный кандидат на Пулитцеровскую премию, уже крутится в голове.

Вот только как достать эту чертову сагу из головы и перенести на бумагу? Он ходит по комнате. Он смотрит в окно (писатели вообще очень часто наблюдают за погодой). Он следит за ползущей по стене мухой. В конце концов ему становится ясно, что он страдает от жесточайшего приступа так называемой «писательской блокады» (Арнольд Глазгоу предпочитает называть это заболевание «писчим спазмом» — «недуг, поражающий писателя точно между ушей»). Слова уже готовы, но где-то застряли и не желают выходить наружу. Им необходим катализатор, и, каким бы он ни был, можете быть уверены, в своем кабинете писатель его не найдет.

Для избавления от писательской блокады существует множество разнообразных способов, большинство из которых чреваты неприятностями или долгами. Два самых старых и проверенных из них — это женщины и выпивка, но писатели, будучи людьми творческими и наделенными воображением, не желают ограничивать себя поисками местной женщины и местной выпивки. Им требуется смена обстановки, а для этого лучше всего на несколько дней махнуть в Нью-Йорк или в Париж, где прожигать жизнь гораздо приятнее. Еще Хемингуэй в свое время писал о «безответственности, наступающей после того, как сброшено страшное бремя писательской ответственности». Беда только в том, что вы еще ничего не написали. Но напишете. Непременно напишете.

А чтобы помочь вам в этом благородном деле теперь, когда материал уже собран и блокада (будем надеяться) снята, хорошо бы обратиться к современным технологиям. Примитивные карандаши пора выбросить, они не поспевают за полетом вашей мысли. Их заменит персональный компьютер последней модели, оснащенный индивидуальным программным обеспечением. Ради этого не грех еще раз обратиться за ссудой к вашему знакомому из банка: всего несколько жалких тысяч долларов обеспечат невиданный скачок производительности.

Ну наконец-то! Слова полились свободным потоком, и, кстати, самое время: сроки уже поджимают, а звонки от редактора становятся все менее дружелюбными. Он даже позволяет себе прозрачные намеки на то, что, если рукопись не будет готова, придется вернуть аванс.

Эти гнусные экивоки вызывают цепную реакцию эмоций, знакомых каждому писателю. Сначала, от осознания того, что все оправдания кончились, а время тоже скоро иссякнет, его охватывает паника. Панику сменяет восторг при виде растущей стопки исписанных страниц и радостная уверенность в том, что из-под его пера выходит бестселлер, по которому, возможно, даже будет снят фильм. После восторга наступает огромное облегчение, потому что работа все-таки завершена. За облегчением — опустошенность, поскольку больше ничего не происходит и не будет происходить еще Полгода. Потом приходит черед сомнений и сожалений.

Период между сдачей рукописи и выходом книги обычно довольно уныл. Для корректуры еще рано, для рецензий еще рано, а что-нибудь менять и исправлять уже поздно. Работа сдана, и писателю грозит послеродовая депрессия, если он срочно не примет меры и не заполнит чем-нибудь эти пустые месяцы.