Ангел смерил жену таким горящим взглядом, что Мерри сделала торопливый шаг назад, словно и вправду обожглась.

– Тогда постарайся не провоцировать меня на неверность. Я тебе не изменял.

– По словам Рулы, вы с ней не спали вместе с нашей свадьбы, но она уверена, что воссоединение – вопрос времени.

– Ты – первая и единственная женщина, с которой меня угораздило воссоединиться. Я обещал тебе верность. Разве ты не слышала? Или слышала, но не поверила?

– Твоя репутация хорошо известна.

– Я не стану извиняться за свое прошлое. Я не всегда вел себя по-джентльменски, но никогда не встречался с двумя женщинами одновременно. Я рос с матерью, которая обманывала всех своих любовников, и видел, к чему приводит подобное поведение. Я старался вести себя честно и просто уходил, если женщина мне надоедала.

– Представь себе, мне не хочется дожидаться, пока ты соскучишься со мной и просто уйдешь! – Голос Мерри звенел от злости. – Я заслуживаю и требую уважения. Поэтому я заканчиваю наш брак, пока это еще можно сделать без жертв и разрушений!

– У тебя нет такого права. Мы поженились, чтобы дать семью и дом нашей дочери. И если нам придется работать над отношениями, в которых все будут счастливы, значит, мы будем работать.

Леденящий холод сжал грудь Мерри, когда она осознала, какой глупой и наивной была мечта добиться любви Ангела. Он связал себя узами брака только ради дочери. Сама по себе Мерри не представляла для него интереса. Ангел мог получить любую женщину, его терпеливо дожидалась Рула Паулидис, которую с ним связывали общие корни. Гречанка знала Ангела всю жизнь, могла дать ему гораздо больше, чем Мерри. С Рулой ему бы не пришлось говорить о необходимости работать над отношениями. Мерри вообще не верилось, что Ангел готов делать что-то настолько обывательски скучное ради другого человека.

– Я не хочу, чтобы ты утруждался. – Гордость не позволяла Мерри смириться с идеей, что Ангелу придется хранить ей верность через силу.

– У тебя нет выбора, – сурово проговорил грек. – Завтра мы вернемся на Палос…

– Нет! Я не поеду с тобой в Грецию!

– Ты моя жена, и ты поедешь, куда я скажу. Это не подлежит обсуждению.

Мерри тряхнула головой, отбрасывая волосы с разгоряченного лица. Голубые глаза казались ледяными от ярости.

– Я не собираюсь торговаться с тобой. Мне уже известно, какой это скользкий путь. Наш брак окончен, я остаюсь в Англии. Мы с Элиссой покинем этот дом, как только я подыщу нам другое жилье.

– Ты выбросишь все, что между нами было, на помойку? А что будет с нашей дочерью?

Мерри сглотнула, представив себе ожидающую ее войну. Перспектива ужасала.

– Я собираюсь бороться за право единоличной опеки в английском суде. – Она сама не верила, что произносит эти слова, но ей нужно было убедить Ангела, что угрозы больше не заставят ее смягчиться или отступить.

Ангел отшатнулся как от удара. В бездонных темных глазах под густыми ресницами не было ни крупинки привычного золота.

– Я никогда не прощу тебя, если ты хотя бы попытаешься разлучить меня с Элиссой.

Десять секунд спустя Мерри осталась в гостиной одна. На лужайке перед домом вертолет уже резал винтами воздух, готовясь везти Ангела в Лондон. Голова молодой женщины раскалывалась от пережитого напряжения, желудок сводило спазмом, по лицу текли слезы.

Мерри всегда боялась, что ее брак продлится недолго, так почему же разрыв казался таким неожиданным? Ангел отрицал связь с Рулой, но она имела все основания ему не верить. Еще на Палосе, собирая вещи, Мерри твердо решила, что не вернется в этот дом – к мужу, которому требовалось работать над собой, чтобы жить с ней под одной крышей!

Горе и чувство вины всю ночь не давали Мерри уснуть. Угроза, которую она бросила Ангелу, камнем легла на ее совесть. Мерри знала, как муж привязан к дочери, видела зарождение и укрепление этой связи. Иногда даже замечала, что Ангел сам удивляется, сколько радости ему приносит отцовство. Пусть он не питал глубоких чувств к жене, зато искренне любил ребенка.

Если бы Мерри не угодила в эмоциональную воронку внезапно открывшихся семейных тайн, она бы повела себя с Ангелом по-другому, возможно, более сдержанно и спокойно. А в результате объявила ему войну, которую не хотела и не очень-то могла вести. Развестись или расстаться можно было мирно, не цапаясь из-за дочери как кошка с собакой. Ангел показал себя хорошим отцом, Мерри и в мыслях не держала возможность действительно лишить его общения с Элиссой. Она не могла доверять ему в отношении пышногрудых блондинок, однако не отрицала его родительских талантов и пользы, которую они приносили девочке. «Я не настолько эгоистична и полна предрассудков, – думала Мерри. – Или все-таки настолько?»

За завтраком в гостиной она все еще вытирала заплаканные глаза и шмыгала носом над тарелкой с нетронутой едой. На фоне элегантного убранства комнаты номинальная хозяйка особняка выглядела случайно забредшей на ночлег побирушкой в старенькой пижаме под изрядно потрепанным шелковым халатом. Мерри оставила весь свой новый гардероб на Палосе – как послание Ангелу. Пусть знает, что она не нуждается в нем, его деньгах или глупых дизайнерских нарядах.

Проблема состояла в том, что боль и обида не позволяли оценивать происходящее адекватно, искажали логику. Гордость требовала, чтобы Мерри действовала как сильная, независимая женщина, а на самом деле она чувствовала себя сломленной и растерянной.

Шум вертолета снаружи воткнулся в ее мигрень как раскаленное шило. Мерри торопливо допила чай, надеясь, что это успокоит вконец расшатанные нервы. Услышав хлопок входной двери, она с трудом подняла голову навстречу входящему в комнату Ангелу. Мерри испытала бы меньшее смущение, если бы муж застал ее голой. Она знала, что выглядит кошмарно: нос и глаза красные, волосы свалялись в большой колтун.

– Кое-кто хочет увидеться с тобой, – мрачно сказал грек.

– Я не одета, – слабым голосом запротестовала Мерри.

– И так сойдет.

– Я не желаю попадаться кому-то на глаза в таком виде. – Молодая женщина встала и сделала попытку прорваться к лестнице наверх, но Ангел стоял в дверях скалой.

– Твоя посетительница выглядит не лучше. Она прорыдала всю дорогу из Греции.

Ноги Мерри примерзли к полу, когда ее муж чуть подвинулся, пропуская Рулу. Внешний вид гречанки, обычно такой стильной и ухоженной, и вправду оставлял желать много лучшего. Она была бледна, глаза опухли, нос покраснел. Бумажный платочек, который Рула нервно крутила в пальцах, превратился в растрепанный грязный комок.

– Прости, – сказала она, глядя на Мерри. – Я наврала тебе.

Ангел сказал ей что-то резкое по-гречески, выслушал ответ и вышел, оставив женщин наедине.

– Наврала? – изумленно переспросила Мерри.