— Нет, Колон. На Фернана Гонсалеса живут только недобитые фашисты, козлы, стукачи, франкисты и беглые. Или раньше жили. В общем, я тебе уже сказал, что беглые.

— Ты боишься ехать дальше задом?

На площади Кальяо гуляет утренний ветер с Гуадаррамы, принесенный из лесов убийственным декабрем. Он насквозь продувает тела двух друзей, защищенные только алкоголем.

— Я не боюсь ехать дальше задом. И, пожалуйста, поменяй себе имя. Как только ты перестанешь подписываться Леон Колон, твоя судьба изменится. Я больше боюсь жизни, своей собственной жизни, чем смерти, своей смерти. Но лучше я останусь здесь.

— Тебя подцепит какая-нибудь проститутка с Почтамта.

— Я тебе уже сказал, что у меня не осталось ни одного дуро. Ничего, кроме нищеты, чтобы предохраняться от спида.

— Какое великолепное изречение, Болеслао. Позволишь взять мне его на вооружение?

— Оно твое.

Гран Виа делается абсолютно пустынной, что тоже представляет собой любопытное зрелище, поскольку речь идет о самой людной улице Испании. Леон Колон — небольшого роста, в очечках, улыбчивый, образованный и хороший человек, возможно, скорее эрудит, чем писатель, — прощается с Болеслао/Гроком, садится в свою машину и выруливает на проезжую часть, занимая на ней полосу согласно правилам дорожного движения, но задом наперед. Грок не обременяет себя тем, чтобы объясниться с ним по поводу своей новой личности, так как друзьям не следует морочить голову. И Леон исчезает из поля зрения.

Может быть, время действительно круглое? Грок остается на площади Кальяо у закрытого бара, откуда на самом деле и началось это нескончаемое воскресенье, продуваемый всеми ветрами, и его лысина на сквозняке, полоскающем четыре волосинки, становится еще более лысой. Он поднимает воротник своего пальто из ткани «в ёлочку», пальто, которое его поддерживает, потому что пахнет им самим и потому что будет последним в его жизни, согласно открытию, сделанному в три часа дня в баре, сейчас не работающем.

Грок/Болеслао (имена могут быть поставлены и в обратном порядке), оставшийся стоять с пустым стаканом из пластика в руке, космически одинок в шесть или семь часов утра (выше, кажется, было сказано, а может и нет, что этот человек выбросил часы, как только оказался на пенсии). Стакан пуст. Но виски, как всегда, согревает его душу, и он чувствует себя и осознает стоящим в центре розы ветров — Кальяо — в условном географическом центре Испании. Северный ветер пробирает его до костей, но он держится (благодаря алкоголю) прямо, и его голова высоко поднята.

* * *

Раньше Болеслао посещал места, где собирались незамужние женщины в возрасте. Все они, участвуя в общей тусовке, были демократичны и свободны, однако одни оказывались доступными, другие — нет.

Болеслао всегда считал, что на поиски самки нужно выходить, когда стемнеет и в одиночку. Он был одиноким степным волком. Никаких совместных загулов с приятелями, чтобы не помешать друг другу. Кроме того, у него была собственная квартира, хотя и небольшая, но расположенная в центре. И наличие этой холостяцкой квартиры производило на старых дев сильнейшее впечатление, так как незамужняя женщина в душе — несостоявшаяся супруга и ей сразу же хочется организовать на свой лад жилище свободного мужчины.

— Разведенный, конечно.

— Неженатый, любовь моя.

И они буквально цепенели. Болеслао таким образом обнаружил, что мог продать свою холостяцкую жизнь по какой угодно высокой цене, что практически любая сорокалетняя женщина готова отдаться ему только, чтобы почувствовать себя королевой в этом маленьком мужском королевстве, которое, как говорит Джуна Барнс[20](нимфоманка до мозга костей) всегда пахнет металлом. Разумеется, мужчина пахнет металлом. Металл содержится в слюне как миллиграмм серебра в море, и естественно это становится причиной образования зубного камня.

— У тебя есть каменный налет на зубах?

— Нет. А почему ты спрашиваешь?

— Дело в том, что у всех старых холостяков зубы с каменным налетом.

— Я не холостяк. Я неженатый.

— Дорогой, не надо так ерепениться, я всего лишь спросила.

И при этом уголком простыни вытиралось все, что вытекло из влагалища после соития. Старые девы могли быть горячими, полными, худыми. Они заканчивали свою работу в семь или восемь часов вечера и шли в клубы, организованные с учетом их возрастных данных, в поисках мужчины. При Франко, чтобы выйти замуж. После Франко, чтобы обзавестись партнером.

Со временем Болеслао стал привередливым и, уже не удовлетворяясь первой встречной, выбирал такую, которая в свои сорок сохраняла грациозность двадцатилетней, оставалась стройной, а внутри — простодушной, то есть, в конце концов, так и не повзрослевшей девочкой. Одна стала приходить регулярно, хотя и очень редко. Появилась даже такая, которая оседлала его настолько, что сумела без особого труда расстроить всю его игру с квартирой и влюбленностями.

— Эта твоя квартира гадость, Венсеслао, дорогой, или как там правильно твое имя. Завтра же переезжаем ко мне, там нам будет очень уютненько.

И Венсеслао/Болеслао ничего не ответил, но про себя почувствовал, что мир перед ним открывается.

Он был сыт по горло своим домом. Ему надоела его жизнь. Ему надоел Болеслао.

Незамужняя женщина с квартирой или отдельной комнатой означала большую жилую площадь, просторную супружескую кровать, возможность смотреть телевизор на расстоянии, библиотеку с подборкой книг, получивших премию издательства «Планета» и два телефона, и два туалета.

Болеслао пользовался всеми преимуществами брака, не состоя в браке: нежился в ванне; без необходимости принимал душ; мочился в умывальник, что доставляло ему особое удовольствие; звонил своим друзьям, остававшимся за кадром, — Агустину, Хансу, Хосе Лопесу, Леону Колону или кому-нибудь еще, только для того, чтобы сообщить им, что я здесь, в доме у одной подруги, да, часто навещаю, у нее квартира, и она живет одна, надо бы договориться и как-нибудь встретиться, чтобы пропустить рюмку — другую.

С помощью пульта дистанционного управления Болеслао включал телевизор, хотя никогда не смотрел его, так как он ему напоминал игрушечный детский кинотеатр. Основательно ублажив женщину, наблюдал, как она гордо носит свою обнаженную целлюлитную плоть из кухни в спальню, готовя по установившемуся порядку ланч/ужин или что-то вроде того, что-то очень интимное. Женщины обязательно склонны к интиму.

Болеслао продолжал поддерживать эти отлаженные, почти супружеские амурные отношения, удобные, тактичные и доставлявшие ему радость, хотя и понимал, что в глубине они скрывают притязания на замужество, которые с каждым днем, несмотря на всю деликатность партнерши (партнерш), становились все более настойчивыми.