— Но разве ты не постоянная в Шахразаде?

Клара взяла его за руку, и они неторопливо шагают рядом.

— Да, конечно, в Шахразаде я постоянная. Находиться здесь, на Гран Виа, мне запрещено. Сохрани мою тайну.

— Она уже принята на хранение. А если тебя засекут?

Клара пахнет девочкой, сделавшей себе макияж, и проституткой, еще не вышедшей из детского возраста. Клара пахнет одеждой для первого причастия и макияжем, начавшим разлагаться от черного поцелуя ночи.

— Если засекут, буду уличной проституткой, и мне ничего не останется, кроме как промышлять на Гран Виа. Хуже некуда. А потом богадельня и — ногами вперед.

— Я действительно очень сочувствую тебе, Клара, но у меня не осталось ни одного дуро.

— Ну и что, — говорит она почти весело. — Мы можем погулять вместе.

— Но не перепихнуться вместе.

— Дорогой, ты ни о чем другом не думаешь кроме как о перепихнуться.

— У тебя выросли волосы, Клара?

— Какие волосы.

— Те, что ты сбрила вечером для меня. Какие же еще?

— Клара взрывается от смеха и становится еще моложе. На мгновение на улице светлеет от целой радуги звуков, которыми вспыхивает тишина. Клару смешит мысль о волосах, появляющихся на лобке механически (как в мультфильме), сразу же после того как их сбривают.

— Ну, ты и комик!

— Но я не шутил.

— Там у меня все выбрито и свеженькое, любовь моя. Для тебя.

Грок прекрасно видит, что Клара понятия не имеет, как его зовут, не знает ни одного из его имен. Он останавливает ее перед освещенной витриной, берет за плечи и смотрит на залитое светом лицо. Оно смуглое, юное, благородное и порочное, скорее порочное, чем благородное.

— Я тебе уже сказал, что у меня не осталось ни одного дуро, Клара. Не теряй из-за меня ночь. Я искал тебя в квартале Консепсьон.

— Консепсьон? Я не живу там уже сто лет. Но давай пойдем к тебе, если хочешь, и там у тебя найдутся…

— Не хочу, Клара. Если бы у меня было двадцать дуро, то выпил бы виски. Мне это сейчас нужней.

— То есть ты указываешь мне на дверь.

— Я был влюблен в тебя несколько часов. Потом полюбил другую, паралитичку. А сейчас мне просто нужно выпить. И больше ничего. Но у меня нет денег.

— Тогда проси милостыню, алкаш. Все пьяницы попрошайничают. Чао, аморе.

— И Клара на пересечении с Монтера по-детски и вместе с тем со злорадством, жестко и развязно, улыбается ему.

— Прощай, Клара.

— Привет твоей паралитичке. В Шахразаде ни слова о том, что видел меня здесь.

Она остановила такси и уже забралась в него. Грок не смотрит на отъезжающую машину. Он ни на что не смотрит. Он оценивает последние слова, сказанные Кларой: «Тогда проси милостыню, алкаш».

* * *

Время относительно, это понимал уже Эйнштейн, и Грок, пока бесцельно блуждает по главной улице Мадрида, как бы подводит черту подо всем, что произошло с ним в это необычно длинное воскресенье. И наиболее значительным ему кажется эпизод с собакой, мертвой собакой, подобранной Хосе Лопесом на шоссе, которую они похоронили в Каса де Кампо в самом начале вечера (в каком начале, какого вечера?).

Хосе Лопес, старый панк, заметил что у собаки были хорошие вибрации, и они присели ненадолго на ее могилку, прямо на землю, и Хосе Лопес почувствовал, что хорошие вибрации от собаки входят в него через задницу, а в Болеслао через задницу входил только холод. Теперь Грок, думая об А., вспоминает и о той собаке. Собаку не замораживали, и ее никто не будет кремировать, чтобы она не гнила. Собака станет землей, смешавшись с землей, от нее останется лишь великолепный узкий череп, тонкой и примитивной формы, и никому и в голову не придет его выкопать. У собаки не было даже имени.

Так чья же смерть комфортней: А., замороженного и хранящегося сейчас в холодильном шкафу, или собаки, укрытой теплой землей?

А что предпочел бы я, спрашивает Грок, лежать в шкафу/холодильнике или покоиться в могиле под рассыпчатой, теплой мадридской землей Каса де Кампо? Быть кремированным в течение четверти часа, превратиться в подобие пепла от сигареты, или медленно, постепенно разлагаться, отдавая вещества, из которых состоит мое тело, земле и принимая в себя ее привкус и корни?

Грок не помнит, задавал ли себе этот вопрос раньше, но ему все равно. Он думает о собаке, которую они похоронили, не зная, как ее зовут. Грок внезапно чувствует, что у него много общего с собакой, имени которой никто не узнает, после того, как ее похоронили. И от этих мыслей ему становится легче.

— С тех пор как меня отправили на пенсию, я превратился в бродячую собаку, — произносит он вслух.

Гран Виа в пять утра похожа на марсианскую Гран Виа, на которой желтые марсиане, сделанные из пластика, поливают, чистят, метут, моют, собирают мусор. На своих вращающихся самосвалах конической формы они увозят город.

Гроку не удается придти к какому-либо выводу. Тем не менее, он пытается осознать все, что случилось с ним в течение дня: встреча с Хосе Лопесом у входа в метро; дождь из мертвых ежей; несколько рюмок, выпитых в старом, с претензиями на изыски кафе, облюбованном проститутками; похороны бездомной собаки; секс с подружкой Хосе Лопеса; гнилые зубы девушки; встреча с А.; смерть А.; езда по Мадриду на минимотоцикле Ханса; бритье лобка Кларой (вероятно, это было раньше); костры алкоголиков; половой акт на кладбище с Беатрис (Беатрис?) — паралитичкой; запорошенные снегом ангелы. Пьянчуги, проститутки и лесбиянки среди ангелов, похожих на скульптуры Викторио Мачо[23], Переса Комендадора… Расставание с Хансом на улице Хардинес; экскурсия задом наперед на машине писателя; хождение по Гран Виа; обязательство, долг, необходимость оставаться на ногах до назначенного времени похорон А., так как будут Саура, Бархола, Антонио Лопес — мастера, на которых А. всегда ссылался. Мертвые ежи на Гран Виа, дождь из мертвых ежей и дикобразов на Гран Виа в пять утра. Это, должно быть, delirium tremens, думает Грок. Однако еще хуже, когда delirium tremens это не delirium tremens. Тихий, спокойный, сгнивший белый дождь из мертвых ежей моросит на Гран Виа, в то время как поливальщики и мусорщики, которые могли бы очистить улицу, уже ушли. Грок переставляет ноги осторожно, стараясь не наступить на шершавое и хрупкое, лазурное и еле заметное на мостовой мертвое тело какого-нибудь ежа.

* * *

Грок, чтобы укрыться от дождя из мертвых ежей, бросается в подземный переходу Центрального почтамта. Эскалатор не работает, и несколько ежей уже упали на его верхние ступеньки. Он спускается ниже, в само подземелье, где разместилась целая коллекция разновозрастных персонажей, которую собрала ночь: мертвые хиппи; живые панки; андеграунд; алжирцы проездом во Францию; скрипачи; местные рокеры; уличные барды; обколотые наркоманы и прочий опустившийся сброд, прошедший огонь и медные трубы; жертвы анфетамина, пребывающие в эйфории; педики; малолетние педики; безработные и больные спидом. Получается, что Гран Виа находится под Гран Виа, отмечает про себя Грок.