"Им не ведомы смерти жестокие ласки,

Состраданье, любовь — в их сердцах не гостят…"

Так писала Морна, которая, после редких часов сладостных встреч и годов страданий, следующих после, как никто поняла сущность фейри.

Я будто наяву видела, как она одинокая, влюбленная, в отчаянии блуждает то среди холмов, то в городе, силясь отыскать в многоликой толпе знакомые черты. Ведь судя по тому, что видела сама, порой фейри захаживали и в город.

В легендах и балладах, которые я читала, они могли приглушать свою притягательность. Сидхе обращались старухами и стариками, не брезговали и обличьями животных. Порой фея могла принять вид лани, выдры или ястреба с голубыми глазами.

Морна рисовала Мидира, искала его, жаждала еще раз, хотя бы на миг взглянуть в его глаза. Теперь, после встречи с Обероном, я понимаю ее жажду и даже не виню за то, что оставила меня. Гламор, как болезнь, сводит людей с ума.

Будь мама человеком, после встречи с отцом зачахла бы от тоски меньше чем через год. Лишь то, что в ее жилах, ли то, что была полукровкой, позволило ей выжить.

Странно, что на меня гламор Мидира так не действовал так, как на прочих. Может, потому, что мы родственники? Или он из вежливости приглушил свою силу, чтобы я не почувствовала смущение от влечения к собственному отцу? Трудно представить, какие труды написал бы дядюшка Фрейд, будь он знаком с фейри…

Мидир не выглядел для меня простым человеком, у меня тоже захватывало дух от его красоты. Но это было лишь бледной тенью, по сравнению с тем, что испытывала к Оберону. Казалось, заговори он со мной, и я потеряю дар речи. Буду просто смотреть в его глаза и бесконечно тонуть в их глубинах.

Витая в мечтах об Обероне, не сразу заметила, что отец ушел. Его сменила пророчица, которая велела претенденткам сесть. Девушки, не переставая восторженно шушукаться, расселись в нишах на диванчиках. Ко мне подошла Конгали, та девушка, которая заранее просилась в личные служанки победительнице отбора, чтобы не умереть в руках кого-то из Неблагих.

Оглядев ее, я сделала вывод, что блондинка настолько боялась привлечь к себе внимание местных хищников, что выбрала себе амплуа серой мышки. Большинство участниц отбора выбрали себе яркие платья, она же пришла в серо-голубом и выглядела на общем фоне, как моль среди тропических бабочек. Девушка спросила, смущенно переминаясь с ноги на ногу, избегая встречаться глазами:

— Привет, можно я сяду с тобой? Все остальные места уже заняты.

— Садись конечно. Я ничего не имею против компании, приятно для разнообразия побыть рядом с себе подобной. Общество местных жителей напрягает меня.

Какое-то время мы молчали, слушая вполуха вступительную речь Пророчицы, о том, что нам следует знать о тех, с кем придется общаться при дворе Оберона. Затем Конгали спросила:

— Скажи, как ты держишься? Я заметила, Мидир не оказал на тебя такого впечатления, как на прочих. Даже мой страх отступил, стоило ему прикоснуться ко мне.

Дура! Ну, чего мне стоило притвориться, что пускаю слюни на папу, как остальные! И как теперь отвертеться? Сказать, что приправленный гламором поцелуй Оберона сыграл роль прививки? Выдать, что Мидир мой отец? Зависть целой толпы девиц мне совершенно не нужна. Сообща они с легкостью погубят меня. Остается сказать полуправду:

— Еще до попадания сюда я встретила одного сидхе. С тех пор я тоскую, он не выходит у меня из головы. Может, его гламор был сильнее, чем у Мидира. А может мой возлюбленный просто сильнее старался повлиять на меня. Мне кажется, Мидир не сиял в полную силу. Будь все иначе, тут все бы начали раздеваться и урока бы не получилось.

Конгали хотела что-то ответить, но из ее рта не вылетело ни звука. С ужасом на лице она схватилась за горло, бестолково открывая рот, словно рыба, выброшенная на берег.

— Вот так! — с насмешливым удовлетворением Пророчица — Теперь вам не останется иного, как внимательно меня слушать. В конце я задам каждой несколько вопросов о том, что вы сегодня услышите. Кто не ответит, будет немой до следующего урока — Уяснили?

Девушки активно закивали.

— Хорошо. О благородных родах Благого двора я расскажу вам завтра. Сейчас, выслушайте все, что вам полагается знать о князьях Неблагих.

Рассказ о Неблагих фейри был недолгим. Познакомив нас с основными видами, Пророчица выделила среди них Блодьювед, предводительницу дев-губительниц вроде банши, Бааван-Ши и Глейстигов, а так же Рэдкэпа — гоблина из клана Красных Колпаков, которому подчинялись все гоблины и гремлины Сидхейма.

С обоими нам настоятельно рекомендовали быть осторожными, не вступать в разговор и держаться подальше. Когда Пророчица закончила рассказ и предложила всем отправиться обедать, ее неожиданно перебили:

— Ты забыла рассказать обо мне. По-моему, это непростительное упущение!

Из золотых искр в воздухе соткался высокий, статный блондин с зелеными глазами.

— Ну же, представь меня этим девам! — его голос был бесподобно приятным, а белое одеяние делало его похожим на ангела. Не хватало только крыльев.

— Девы, поприветствуйте, как подобает Гвидиона, сводного брата нашего повелителя Оберона — после некоторой заминки произнесла Пророчица.

С ее легкой руки мы синхронно встали и отвесили положенный поклон брату короля. Должно быть, они были весьма похожи, до того момента, пока Оберон не стал повелителем Неблагих. Общие черты во внешности определенно были.

— Встаньте! — раздался чарующий голос — А вы все весьма хороши дорогуши: Оберон зря времени не терял.

Кто-то из девушек зарделся и прятал взгляд, кто-то, наоборот, отчаянно строил красавчику глазки, пытаясь обрести в его лице запасной аэродром, на случай, если стать королевой не получится.

Гвидион медленно прошелся вдоль ряда девушек и произнес:

— Прекрасны, как цветы по весне… Лапушки, не бойтесь проиграть: та, что не взошла на трон, всегда может найти защиту у меня. Если будете паиньками, не обижу — сияя улыбкой, произнес брат кроля.

— Кто разрешил тебе вернуться Гвидион? — вдруг раздался голос откуда-то из-под высоких сводов зала.

— Ты разрешил, когда убил Мэб! Я встретил ее в своем изгнании и мадам Кошмар превратила меня в кота. Теперь ты убил ее. Я свободен и пришел засвидетельствовать тебе свое почтение, брат.

— Судя по тому, что ты вместо тронного зала пришел в бальный, изгнание плохо на тебя повлияло: ты разучился строить телепорты — язвительно отозвался голос из-под потолка.

— Так я могу остаться? Ты ведь не прогонишь брата из дома, который является родным для нас обоих?

— Что ж, оставайся. Пей мое вино, ешь мой хлеб, живи в моем дворце, но не трогай этих девушек: для тебя они под запретом. Тронешь их и отправишься туда, откуда пришел.