— Дорогая, наверное? — с замиранием сердца спросила я, мысленно представляя эдакую прелесть на собственной голове.

— Да уж не дешевая, — рассмеялась она.

— Раз такие подарки дарит, то, верно, сильно любит вас муж-то?

— Кто ж его знает, говорит, что любит. Мне пора уже, муж пришел, встречает меня.

От ворот по аллейке к нам направлялся какой-то мужчина. Я попрощалась и отправилась искать библиотеку, чтобы выбрать себе какую-нибудь книжку почитать в ожидании ужина. За ужином Алла Евгеньевна вела себя со мной еще более странно, она молчала, но молчание ее было такое густо-неодобрительное, такое плотное, хоть руками трогай.

И следующий день в санатории прошел спокойно. Я гуляла, ела, читала. Соседи по столу смилостивились надо мной, начали разговаривать, так что жизнь налаживалась. На третий день с утра сияло солнце, и воздух пах так хорошо, словно арбузом. После завтрака я отправилась гулять, просто грех было бы сидеть в помещении в такую погоду. Сделав три круга по парку, я соскучилась и решила разведать окрестности. Только дошла до ворот, как меня нагнал Николай Иванович, сосед по столу, который в теплой шапке и короткой дубленке смотрелся еще круглее. Он предложил мне прогуляться до ближайшей деревни, и я с удовольствием согласилась, всегда ведь приятнее идти с какой-то целью, чем не зная куда. Только в самом начале нашего знакомства Николай Иванович помалкивал, но уже на следующий день стал разговаривать, и даже весьма оживленно. Рассказывал всякие смешные случаи, какие с ним случались в командировках, и вообще был милый, забавный. Вот и сейчас он семенил рядом короткими ножками в теплых замшевых сапожках и говорил, говорил. К тому моменту, как мы достигли деревенского магазина, я уже знала, что у него трое детей, и как их зовут, и многие их привычки, и половину их проказ. Правда, большую часть его болтовни я пропускала мимо ушей, смотрела по сторонам, думала о своих делах. Дети — это, конечно, прекрасно, но какое мне дело до его детей? Но было приятно сознавать, что он из тех мужчин, которые преданы семье, и любит своих хулиганистых ребятишек. Деревенский магазин был открыт нараспашку, и Николай Иванович немедленно стал меня уговаривать туда зайти. Я решительно отказалась, чего я там не видала?

— Может, по пиву взять? — предложил вдруг Николай Иванович и смущенно потупился.

Я удивилась:

— Конечно берите, если вам хочется, а я его терпеть не могу.

Теперь уже удивился он:

— Да? Как странно! А почему?

— Да что в нем хорошего?

— Ну нет так нет, — повеселел Николай Иванович и стал болтать еще жизнерадостнее.

В жизни не видала такого болтуна и весельчака. Я уже как-то устала. На обратном пути он болтал меньше, наверное, сам устал. Возле входа в корпус мы столкнулись с Аллой Евгеньевной. При виде нас, разрумянившихся от мороза и смеющихся, она сморщилась, словно в рот ей что-то кислое попало, и процедила сквозь зубы:

— Гуляете? Ну-ну! До чего только догуляетесь?!

Я пожала плечами ей вслед и посмотрела на Николая Ивановича. Он молчал, но, как только эта странная женщина скрылась из вида, шепнул мне:

— Не обращайте на нее внимания, Тонечка, у нее, знаете ли, период такой.

Ни о каком периоде я ничего не знала и спросила: что он имеет в виду? Он засмущался, покраснел, потоптался, наконец выпалил:

— Ну, это когда женщины бесятся, вы же должны знать.

В палате меня осенило, что он вполне мог иметь в виду климакс, правда, я никогда не слышала, что женщины от него бесятся, но я об этом очень мало знала, ни к чему было. Если моя догадка правильная, то не очень-то деликатный человек этот весельчак и балагур Николай Иванович. Ишь ты, бесятся, видите ли!

Обед был вкусный и сытный, меня сразу в сон потянуло, сказывалась долгая прогулка по свежему воздуху. Проспала я часа полтора и встала как чумная. Голова болела, пришлось опять идти на улицу в надежде, что на воздухе голова пройдет. Стоило полчаса погулять, и все как рукой сняло. А уж хорошо как было! На западе виднелась желтая полоска от скатившегося за лес солнца, и небо там было еще ярко-синим, а на востоке уже фиолетовое, почти черное. И луна взошла, прелесть до чего хорошо! Я так долго стояла с задранной головой, что у меня даже шея заболела.

— Что, Тонечка, луной любуетесь? — нарисовался возле меня Николай Иванович.

Я ужасно смутилась.

— А почему вы на танцы не ходите? Или тоже не любите, как и пиво? — захихикал он.

Далось же ему это пиво!

— А разве здесь есть танцы?

— А как же! Тонечка, как можно в санатории без танцев? Они бывают вон там. — И он повел рукой в сторону заснеженных елок, стоявших плотной стеной.

— Что, прямо на улице? — не поверила я.

— Ну как же, разве вы не видели? — загорячился он. — Мы же мимо этой верандочки сегодня проходили.

— Верандочки? Нет, я… а-а, беседка, круглая такая, да?

— Вот именно. Каждый вечер танцы, редко когда пропустят. Народу приходит не так много, но есть, даже гармонь имеется, и поют, знаете ли, есть тут любители народных песен, — закончил он не без некоторого ехидства свои объяснения.

Вот только я не поняла, на чей счет относилось его ехидство, на мой или любителей пения.

— А вы не любите народных песен, Николай Иванович? — поинтересовалась я.

— Ну, не то что не люблю, — смутился тот, — но как-то это не современно, отошло, знаете ли. Я эстраду люблю, хорошие песни исполняют, просто удовольствие иной раз слушать. Мне группа «Блестящие» нравится, — признался он с гордостью.

Мы еще погуляли, на этот раз Николай Иванович говорил меньше, все вздыхал, огорчила я его, что ли? Потом он вдруг вздумал меня под руку взять, а я так не люблю, приходится приноравливаться к чужому шагу, я спотыкаться начинаю. Руку я у него отняла, и он завздыхал еще горше. В холле и вовсе учудил: торжественно пожал мне руку, словно поздравлял с чем, и, наклонившись, доверительно спросил:

— На ужин придете, Тонечка?

Вопрос показался мне странным, я только и смогла, вытаращив глаза, молча кивнуть. Пьяный, что ли?

— Тогда и поговорим, — пообещал Николай Иванович таинственным шепотом.

Я решила на всякий случай настороже быть, если что, орать буду. За ужином, однако, никаких разговоров не было, все дружно молчали, как воды в рот набрали. Алла Евгеньевна хмурилась, Николай Иванович сидел таинственный и бледный, но аппетит все-таки не терял и наворачивал макароны по-флотски. Поужинав, я с независимым видом поплыла к себе в палату. Однако Николай Иванович скоренько догнал меня в коридоре. Надо же, толстенький, а как быстро бегает.

— Тонечка, у вас должна быть в точности такая же комната, как и моя, — заметил он, — но я не такой счастливец, как вы, Тонечка, у меня сосед есть. Он так храпит во сне, вы просто представить себе не можете, ревет ну просто как самолет на взлете!