В библиотеку я и отправился, проскользнув через боковую дверь. Я дотронулся до книг и чуть не заплакал от жалости к самому себе, от чувства совершенной оторванности от жизни. Как бы я хотел быть решительным и волевым человеком, встречая опасности жизни лицом к лицу. Вместо этого я хранил, рассортировывал и читал о жизни других. Книги, сухие, пыльные, в которых так много слов, слов, которые так часто ничего не значат, слов, которые плохо согласуются друг с другом, слов, которые очень часто только навязчивы и слабы или же чувственны и претенциозны. Книги, в которых так много глаголов, наречий, прилагательных и всяческих метафор и сравнений, книги в которых автор старается показать, насколько он умён, и образован, и загадочен, и изощрён в эзотерике или языках. И Эзра Паунд с его: «…твои глаза похожи на облака… они прозрачны, как небо… они гелиадами светят сквозь туман… и по-тюдоровски прекрасны».

Я включил компьютер и стал проглядывать те из бумаг Стоуи, что там уже были. Там было много непонятного. Например, там были целые листы со списками фамилий, которые мне ни о чём не говорили. Стоуи любил узнавать о человеке всю подноготную, прежде чем иметь с ним какое-то дело, так что среди бумаг было много самых разных фамилий и финансовых документов, иногда обладатели этих фамилий становились партнёрами, иногда нет.

Я вбил имя Скотта. Нашёл два благодарственных письма, оба присланных во время прошлой предвыборной кампании, одно из них официальней некуда.

И тут вошли Они. Седой со шрамом вошёл через главную дверь; пьяница, напоминавший головореза копа с заметно оттопыривающейся плечевой кобурой, вошёл через боковую дверь. За ним вошёл Джек.

Увидев их гестаповские улыбки, я впервые засомневался, так ли уж сильно наврала Ниоб. О да, теперь я верил всему, что она мне рассказала. На лице у человека со шрамом от глаза до подбородка было написано предвкушение от того, как он будет истязать меня.

— Эээ, вы кто такие?

— Вы пойдёте с нами, — заявил Джек.

— А у вас есть ордер?

— Ты пойдёшь с нами.

— Э… Я тут не живу, если Алан, Алан Стоуи узнает…

Я вскочил со стула и подумал, что у меня больше шансов прорваться мимо седого, он в проёме только один, я смогу обогнуть его и проскочить через главную дверь, благо, она такая широкая. Прошмыгнуть же в боковую, сразу мимо двоих мне удастся вряд ли, придётся уворачиваться и от Моргана, и от этого как-его-там? Мой возбуждённый мозг отказывался вспоминать слова Ниоб. А! Спагетти неправильно, значит Спинелли, но ведь она сказала, что я вряд ли увижу Спинелли, он работает с техникой. Значит это не он, а… Райан? Который просто убивает?

Держаться увереннее, смелее. Спорить готов, они чуть ли не физически ощущают мой страх, доберманы. Они не шевелились, я шагнул прямо к Парксу, человеку со шрамом, и в ту же секунду он меня ударил.

Я почувствовал себя мультяшным героем. Я закричал, но звука не послышалось. Волосы зашевелились у меня на голове, сердце учащенно забилось, руки и ноги перестали меня слушаться, и я рухнул на пол. Мне было очень больно. Человек со шрамом склонился надо мной. Я чувствовал себя рыбой, бьющейся на палубе рыболовецкой шхуны, но, в отличие от рыбы, я не мог двигаться. Он смотрел на меня так, как будто старался понять, где же именно мне больно. Краем глаза я увидел, что он снова готовится ударить меня. Он хотел, чтобы я понял, что сейчас он снова меня ударит, так между палачом и жертвой возникла своеобразная близость. Он будет продолжать бить меня, пока я полностью ему не подчинюсь.

Интересно, если я попытаюсь глубоко-глубоко уйти в себя, я выдержу? Но какого же чёрта? Зачем мне это делать? Зачем они делают то, что делают? Уход на глубину означал демонстрацию достойной жалости слабости, он означал сдачу, унижение, моральный проигрыш, но, чёрт подери, что мне ещё оставалось делать?

Он ударил меня по рёбрам. Больно, но рёбра целы, внутренние органы не задеты.

Человек со шрамом уставился на кого-то за моей спиной. Повернуть голову и посмотреть, кто это, я не мог — я всё ещё не мог шевельнуться, но я услышал голос человека, стоявшего там:

— Не здесь, — произнес голос Стоуи.

— Мы только выведем его из строя, — объяснил Морган.

— Не здесь. И чтобы гости ничего не видели. Не могли подождать и разобраться с ним где-нибудь в другом месте, что ли?

Ему никто не ответил.

— Как вы с ним поступите?

Я понял, что Стоуи спрашивает, как они собираются вывезти меня из дома, но Джек понял его слова буквально, он решил, что Стоуи спрашивает, как именно они меня убьют, и ничего не ответил. Я потихоньку начинал чувствовать своё тело, во всяком случае, руки и ноги.

Все молчали, и чем дольше длилось это молчание, тем отчётливее я понимал, что если Джек сейчас ответит: «Мы собираемся просто допросить его» или «Мы отвезём его в штаб Министерства внутренней безопасности и проверим», или «Задержим до выяснения обстоятельств», я немедленно соглашусь, как сотни моих предков соглашались сесть в поезд и переселиться в гетто, но нежелание Джека врать самому Стоуи помогла мне осознать, что это всё — мечты и что реальность будет гораздо страшнее.

Я заплакал от чувства ужасной и унизительной несправедливости. Я знал, что прежде чем я умру, я подвергнусь ещё большим унижениям. Стоуи ушел, и я увидел, как Паркс чуть отвернулся, провожая шефа взглядом.

Сейчас или никогда, подумал я и вскочил. Ну, попытался вскочить. Ноги меня не слушались. Паркс обернулся. Он смотрел на меня, как смотрят на рыбу, которая вдруг заговорила. Совсем недавно я где-то читал историю о такой рыбе, карпе, кажется. Дело было на рыбном рынке в Бруклине, латиноамериканец уже собирался отрезать её голову, как вдруг она заговорила на иврите. Латиноамериканец не узнал языка и бросился к своему хозяину. В подобные мгновения в моём мозгу начинают происходить странные вещи, я встал и вдруг закричал: «Сегодня я прошёл через обряд бар-мицва!» Это было единственное, что я знал на иврите.[14]

Трое мужчин уставились на меня.

Я побежал. В комнате было только две двери, и обе были закрыты, значит, надо было бежать к окнам.

Райан бросился ко мне, я взобрался на большой стол. В комнате стояло два таких стола, один рядом с другим, и я просто перескочил с одного на другой.

Я бежал, а они, похохатывая, шли за мной самым обычным шагом. Как разбойник помахивает ножом, так Паркс помахивал электрошоком.