силы были неравные… Гитлеровцы поняли, что у защитников маловато снарядов, и обнаглели. Два «тигра», отделившись от основной группы, двинулись на противотанковые орудия, что заняли огневую позицию вправо от редкого кустарника. Закованные в броню чудовища вырастали с каждым метром. Мощные моторы ревели совсем близко. Из «тигров» время от времени, словно змеиное жало, высовывались длинные языки синеватого пламени и, жадно лизнув длинный снаряд, прятались в разинутых орудийных пастях.

Пушкарю казалось, что ствол танкового орудия направлен прямо на него, и разведчик невольно съежился… Пятьсот… четыреста… триста метров… «Ну!» — крикнул Пушкарь, и в это мгновение наводчик потянул за шнур. Передний танк вспыхнул, как будто его облили бензином.

Второй «тигр» остановился, его пушка хищно смотрела круглым черным глазом. Когда туча, поднятая взрывом, рассеялась, наше орудие осиротело… Стальной хищник, сверкнув траками, пополз к наблюдательному пункту.

Дубов смахнул рукавом слезу. Рассердившись, он бросил помятую фуражку в блиндаж, зажал зубами угасшую цигарку. Рука потянулась к нише, в которой сохранились бутылки с зажигательной смесью.

— Ты, парень, напугай арийцев противотанковой гранатой. А я подкину им огня!

Взгляд Пушкаря перескочил с бутылки на противотанковую гранату: прищурившись, он как бы оценивал их уничтожающую силу. Надвинув пилотку почти на уши, разведчик, согнувшись, побежал траншеей навстречу танку… В одном из ее изгибов он широко размахнулся и бросил гранату. Едва успел он упасть, как дно траншеи вздрогнуло, пилотку сорвало с головы. Пушкарь вскочил на ноги и увидел распоротое брюхо пылающего чудовища. На земле, стараясь сбить прицепившееся пламя, катались вражеские танкисты. Дубов трижды выстрелил, затем положил пистолет на бруствер и вынул серебряный портсигар с конской подковой на крышке.

— Как тебя зовут, парень? — спросил командующий артиллерией, угощая разведчика цигаркой.

— Александр Пушкарь.

— Знаменитое имя. И фамилия артиллерийская… Из орудия стрелять приходилось? Нет? Считай, что приходилось, — кивнул полковник в сторону умолкшего орудия. — Дадим фрицам по смотровым щелям. За мной!

Дубов выскочил из траншеи и быстро побежал. На его голове задорно подпрыгивал седой вихор. Пушкарь бросился вдогонку. В артиллерийском окопе они оказались одновременно. Запыхавшийся полковник присел на корточки, перевел дыхание:

— Погибших бойцов, Саша, перенеси в блиндаж… Чтоб не радовалось это собачье отродье, чтоб не издевались.

Тем временем на высотку хлынула новая волна фашистских танков. К наблюдательному пункту устремились четыре «тигра». На каждом из них красовалась своеобразная эмблема: оскаленная клыкастая морда тигра под скрещенными дубовыми ветвями.

— Смотри, породистые твари, — непослушными губами улыбнулся Дубов.

Приближающийся грохот постепенно переходил в неистовый рев. Земля под ногами задрожала.

— Танков четыре, а снарядов только три… Давай-ка, парень, вон ту чушку, — кивнул Дубов на снаряд с острой бронебойной головкой.

Пушкарь протер тряпкой гильзу, зарядил орудие. Оп посмотрел на затвор так, словно за ним спряталась его оставшаяся жизнь.

Мощно, резко, до боли в ушах, прогремел выстрел. Башню с танка смело, как крошку со стола. Из нее со звоном посыпались снаряды боекомплекта…

Орудие жадно проглотило второй снаряд. Кончик ствола медленно двигался впереди вражеского танка. Полковник выждал, когда «тигр» с дубовыми ветками на бортовой броне, объезжая подбитого собрата, неосмотрительно подставил бок, и потянул за шнур…

Со слепой злобой рванулся на смельчаков третий танк. Последний снаряд пронизал его лобовую броню.

Четвертое чудовище двинулось на беззащитное орудие…

— В ров! — выдавил из себя Дубов и через бруствер, выложенный дерном, скатился в окоп.

Пушкарь — за ним…

— Ну, вот и все! — Полковник вытер руки, неуклюже обнял Пушкаря и по-отцовски расцеловал его.

Саша прикоснулся щекой к седому виску. У него перехватило дух.

Взрыв закрыл пламенем весь мир — далекий лес, задымленное небо, огромное стальное чудовище на обгоревшем склоне.

— Это наша дальнобойная! — радостно выкрикнул Дубов, падая вместе с Пушкарем на устланное соломой дно окопа.

Сверху тоненькими струйками посыпалась земля. И вдруг всю высоту накрыл раскатистый грохот, как будто огненное солнце взорвалось и залило землю расплавленным свинцом. Высота беспомощно застонала, задрожала. словно в лихорадке. В окопчик что-то свалилось. Саша почувствовал тупой удар, и его проглотила удушливая темнота. В ушах все время звенело, дышать становилось все труднее. Разведчик хотел расстегнуть воротник, но руки были бессильны…

* * *

Страшный огненный шквал прокатился над высотой 225,7. Он сжег траву, разнес блиндажи, вырыл глубокие воронки. Взрывная волна разметала танковые башни, орудийные стволы, рваные гусеницы. Изувеченные трупы в серо-зеленой форме валялись везде: то поодиночке, скорченные в самых невероятных позах, то целыми кучами.

Разведчики, переправившиеся сразу после артналета, раскопали заваленный землей и щепками блиндаж командующего, вытащили оттуда исковерканный телефонный аппарат, помятую фуражку полковника. Людей в блиндаже не было.

— Вообще мы напрасно здесь возимся. Кто бы это полез в нору и ждал, пока его возьмут голыми руками? — усомнился старший сержант Сорокин.

— Везде поищем. В бою всякое бывает. Продолжать попеки! — приказал Добриченко, вылезая из котлована.

Он отряхнулся, погрузил лопату в мягкий холмик. Под заступом что-то звякнуло. Лейтенант копнул еще, разгреб землю и поднял автомат. Это было оружие Пушкаря: на прикладе хозяйственная рука старшины Татьянина вывела масляной краской зеленый кружочек.

На губах Павла расплылась соленая капля. Не оборачиваясь, лейтенант передал найденный автомат Сомову, а сам пошел дальше — к продырявленному «тигру». Подкалиберный снаряд прошил боковую броню и взорвался в середине танка. Командир роты посмотрел в том направлении, откуда был произведен выстрел. За сотню метров от подбитого «тигра» из земли торчал длинный ствол нашего орудия.

В укрытии орудийного расчета лейтенант увидел трех мертвых артиллеристов. Рядом с укрытием зияла огромная воронка. По ее краю прошел фашистский танк. Его правая гусеница почти полностью завалила длинный окоп. Лейтенант задумчиво опустился на насыпь, закурил. Оп затянулся так глубоко, что горькие крохи табака попали на язык. «Изо рта горечь можно выплюнуть, а куда девать ее из души? Сколько ребят похоронил за войну, а все еще не могу примириться… Наверное, человек никогда не привыкнет к смерти…» Он нахмурился и вдруг заметил, что в одном месте ноздреватый известняк зашевелился. Показалась грязная рука, затем манжет защитного цвета. Став на колени, Павел принялся быстро разгребать землю. Вскоре высунулась вторая рука. Головы не было видно. Добриченко пригоршнями выбирал землю. Сначала показались темные редкие волосы, затем — массивный лоб и черно-фиолетовые веки, знакомый острый нос. Голова, склоненная на грудь, при малейшем прикосновении вздрагивала.

Разведчики осторожно положили Пушкаря на плащ-палатку, Добриченко немного оттянул на его груди гимнастерку; от воротника полоснул по ней ножом. Лейтенант внимательно осмотрел запавшую грудь, живот, потом усадил бойца, похлопал его по спине. Ран не было видно: Пушкаря просто завалило землей, и он потерял