Они помолчали, потом путешественник продолжил:

— Она выросла без матери. Та уехала от нас, когда Эмили исполнилось всего два года. Возможно, меня можно назвать плохим отцом, но я всегда хотел, чтобы моя дочь была счастлива. — Он вновь сделал паузу. — Хотя я никогда не думал, что она выберет для себя такое счастье. Поймите, капитан, мне нужно вернуться в Париж, но я не могу уехать, оставив Эмили в лапах дикаря!

— Возможно, пожив на острове, она одумалась и сама мечтает вырваться оттуда? — предположил Морис.

— Хорошо, если так, — сказал Рене и отошел.

Морис стоял у борта, глядя на пустынную громаду океана, когда услышал возбужденные возгласы. Повернув голову, он увидел, что матросы сгрудились на корме, похоже, окружив какую-то находку.

— Красотка! Настоящая сирена!

Охваченный недобрым предчувствием, Тайль бросился к ним и, растолкав, увидел то, на что они смотрели.

Это была девушка. Вода стекала по ее роскошным волосам, служившим единственным прикрытием золотисто-коричневого тела. В одной руке девушка держала юбку из тапы, которую ей пришлось снять, чтобы доплыть до корабля, а другой пыталась отстранить окружавших ее мужчин.

— Моана! — выкрикнул Морис. — Как ты сюда попала?!

— Она была за бортом, и мы решили ее поднять. До берега далеко, она могла утонуть, — пояснил один из матросов.

Тайля раздирали противоречивые чувства. Он был и рад, и не рад тому, что, вопреки его повелению, девушка оказалась на корабле. Морис прекрасно знал, что Моана не могла утонуть, ибо плавала как рыба. Он мог бы приказать отвезти ее на берег в шлюпке, но сначала решил поговорить с ней.

— Дайте ей одеться! — приказал он, раздраженный тем, что чужие мужчины могу видеть ее наготу, и добавил: — Это моя женщина.

На лицах матросов появилось выражение разочарования. Поняв, что им не удастся развлечься, они начали расходиться.

Морис подошел к Моане. Он вновь поразился власти ее красоты. Казалось, предназначение этой девушки — просто существовать на свете. Сама того не осознавая, она дарила радость одним своим присутствием.

Натянув юбку, Моана принялась выжимать волосы. Когда она закончила, Тайль, не выдержав, привлек ее к себе. Ее нежные груди терлись о грубое сукно его мундира, ее мокрые локоны источали резкий запах моря, а в ее глазах как обычно царила темная бездна. Морис любовался плавными линиями тела полинезийки, невыразимой грацией и свободой ее движений.

Вместе с тем в его голосе прозвучало отчаяние:

— Зачем ты приплыла?!

— Я должна отправиться с тобой, — с неженской твердостью произнесла Моана.

К ним подошел Рене. Похоже, он ничуть не удивился появлению туземки и тут же выступил на ее стороне:

— Моана! Рад тебя видеть. Позвольте ей остаться, капитан.

— Я собираюсь отправить ее обратно, — сухо произнес Тайль, отстраняясь от девушки.

— Неужели вы столь суеверны, что считаете, будто женщина на корабле приносит несчастье?

— Нет, но я боюсь за нее.

— Напрасно. Это очень смелая и находчивая девушка. К тому же от нее может быть большая польза. Она хорошо знает местные условия и способна служить проводником.

Морис вздохнул.

— Остается уговорить капитана корабля.

К счастью, это не составило большого труда, и Моана водворилась на судне. Большую часть времени она стояла возле борта, глядя из-под ладони на океанские просторы.

Фрегат гордо проплыл мимо Уа-Пу: этот остров не представлял интереса для французов, потому что его вождь давно склонил голову перед завоевателями.

На следующий день впереди показались берега Хива-Оа. Тайлю казалось, что он может разглядеть в подзорную трубу и одетые жесткой травой отроги гор, и непроходимые леса, и каменистую сердцевину острова. Высокий прибой ударял в крутой берег, обрывистые утесы сжимали глубокие бухты.

С первого взгляда остров казался неприветливым и совершенно необитаемым, но когда капитан корабля приказал обогнуть северную часть Хива-Оа, перед Морисом открылось то, что он ожидал увидеть: покатые ярко-зеленые холмы, трепещущие пальмы и полосу ослепительно-белого песка.

Однако на берегу не было ни души, и в этом таилась какая-то угроза. Обычно островитяне испытывали ужас перед плавучими батареями, чьи дула без труда могли разнести кучку бамбуковых хижин. Однако они никуда не убегали, напротив, высыпали на берег и с благоговением смотрели в лицо своей смерти.

Убедившись, что стрелять не в кого, Тайль приказал высадить десант под прикрытием корабельных батарей.

Разумеется, в шлюпках оказались Рене и Моана. Отношения с последней влекли и терзали Мориса. Он все больше влюблялся в непокорную туземку, и вместе с тем молодого человека не покидали ощущения, что Моана всего лишь использует его.

Ступив на сушу, капитан Тайль в полной мере оценил мощь острова. Берега по большей части были сильно изрезаны и неприступны. Казалось, сам ландшафт призывал французов отказаться от завоевательных намерений. Однако взглянув на прекрасное, решительное лицо Моаны, Морис дал себе слово не отступать.

Деревня, расположенная почти на самом берегу, оказалась совершенно пустой. Непохоже было, что туземцы бежали в панике: никаких разбросанных вещей, незапертых ворот, ничего, оставленного впопыхах. Рене вспомнил, что когда они с Эмили впервые приплыли сюда по приглашению Атеа, лагуна кишела лодками, а сейчас не было ни одной.

— А где дикари, капитан? — спросил его помощник, тоже офицер, когда они обыскали все хижины.

Морис был мрачнее тучи.

— Ушли.

— Должно быть, вождь увел их в горы, — сказал Рене. — Там у них крепость.

— Как они могли догадаться о прибытии фрегата? Кто мог их предупредить? От Нуку-Хива путь неблизкий.

— Атеа всегда все знает, — подала голос Моана.

— Хватит говорить о нем, как о Господе Боге! — разозлился Тайль.

— Сжечь, капитан? — помощник кивнул на бамбуковые хижины.

— Это мы всегда успеем сделать.

— Моана, где тут «дворец» вождя? — спросил Рене, на лице которого появилось болезненное выражение.

Плавно покачивая бедрами, девушка пошла между хижин. Остальные двинулись следом. Морис вновь подумал о том, что напрасно взял ее с собой. Это было опасно. Но с другой стороны, следовало сразу отправить Моану обратно на Нуку-Хива. Сейчас же он не хотел и не мог оставлять ее на корабле в окружении нескольких десятков мужчин.

Очутившись в жилище Атеа, Рене внимательно обследовал его. Никаких следов пребывания Эмили, ни малейшей вещички, ни единой зацепки.

Морис с любопытством огляделся. И здесь могла жить француженка, парижанка?! Он всегда считал, что для женщин крайне важны всяческие удобства. Неужели эта странная Эмили Марен была счастлива в бедной хижине?