Она подозвала Пьеретту и отдала ей шляпу, чтобы та отнесла ее на кресло, притом сделала это так, точно бретоночка была служанкой. Говорят, мужчины бывают весьма свирепы, и тигры также; но ни тиграм, ни гадюкам, ни дипломатам, ни служителям закона, ни палачам, ни королям, при всей их жестокости, недоступна та ласковая бесчеловечность, ядовитая нежность и варварская пренебрежительность, с которыми девица относится к другой девице, если почитает себя красивее ее, выше по рождению и богатству и если дело коснется замужества, первенства — словом, тысячи вещей, вызывающих между женщинами соперничество. Два слова. «Благодарю, мадемуазель», — сказанные Батильдой Пьеретте, были целой поэмой в двенадцати песнях.

Ее звали Батильдой, а ту, другую, Пьереттой. Она была де Шаржбеф, а та — какая-то Лоррен! Пьеретта была болезненной и маленькой, Батильда — статной и полной жизни. Пьеретту кормили из милости, Батильда с матерью ни от кого не зависели! На Пьеретте было легкое шерстяное платье с шемизеткой, на Батильде переливались волнистые складки синего бархата. У Батильды были самые пышные плечи во всем департаменте и руки, как у королевы; у Пьеретты — торчащие лопатки и худенькие руки! Пьеретта была золушкой, а Батильда — феей! Батильде предстояло замужество, Пьеретте суждено было остаться вековушей. Батильду обожали, Пьеретту никто не любил. Батильда была прелестно причесана, она обладала вкусом; волосы Пьеретты упрятаны были под маленький чепчик, и в модах она ничего не смыслила. Вывод: Батильда — совершенство, а Пьеретта — ничто. Гордая бретонка прекрасно понимала эту безжалостную поэму.

— Здравствуйте, милочка! — величественно изрекла г-жа де Шаржбеф, по своему обыкновению произнося слова в нос.

Винэ довершил эти обиды, оглядев Пьеретту с ног до головы и воскликнув на три разных тона: «Хо-хо-хо! До чего же мы нынче хороши, Пьеретта!»

— Вам бы следовало сказать это о вашей кузине, а не обо мне, — возразила бедная девочка.

— Ну, моя кузина всегда хороша, — отвечал стряпчий. — Не так ли, папаша Рогрон? — прибавил он, повернувшись к хозяину дома и размашисто хлопая его по плечу.

— Да, — отвечал Рогрон.

— Зачем вы заставляете его говорить не то, что он думает? Я никогда не была в его вкусе, — сказала Батильда, став перед Рогроном. — Не правда ли? Поглядите-ка на меня!

Рогрон оглядел ее с ног до головы и зажмурился, точно кот, у которого чешут за ухом.

— Вы слишком хороши собой, — сказал он, — на вас глядеть опасно.

— Почему?

Рогрон молча уставился на горящие головешки. В это время вошла мадемуазель Абер в сопровождении полковника. Селеста Абер стала общим врагом и пользовалась лишь расположением Сильвии; но, подкапываясь под Селесту, каждый старался быть с ней как можно милей, предупредительней и любезней, так что она не знала, верить ли проявляемому к ней вниманию или же предостережениям брата. Викарий держался вдали от поля битвы, но обо всем догадывался. Поняв, что надежды сестры рухнули, он стал одним из злейших противников Рогронов. Чтоб сразу же дать ясное представление о мадемуазель Абер, достаточно сказать, что, не будь она даже начальницей и архиначальницей своего пансиона, у нее все равно был бы вид учительницы. Учительницы отличаются какой-то своеобразной манерой носить шляпы. Подобно тому, как пожилые англичанки захватили монополию на ношение тюрбанов, учительницы взяли патент на шляпы, где больше проволоки, нежели цветов, а цветы сверхиокусственны; такая шляпа долго сохраняется в шкафу и бывает всегда новой, но с первого же дня имеет несвежий вид. Для учительниц стало вопросом чести в точности подражать манекенам художников: садясь на стул, они сгибаются как на шарнирах. Когда с ними заговариваешь, они поворачиваются к вам всем туловищем; а если шуршит на них платье, так и чудится, что это испортилась какая-то пружина. У мадемуазель Абер, идеальной представительницы этого типа, был строгий взгляд и поджатые губы, а под морщинистым подбородком подвязаны были выцветшие и измятые ленты шляпы, разлетавшиеся в стороны при каждом движении. Лицо ее украшали две родинки — нужно признаться, слишком крупные и темные, но зато поросшие волосами, торчащими во все стороны, как тычинки у лютика. Она нюхала табак и проделывала это безо всякого изящества. Все, как за привычную работу, уселись за бостон. Сильвия посадила мадемуазель Абер напротив себя, а полковника сбоку, против г-жи де Шаржбеф. Батильда села подле матери и Рогрона. Пьеретту Сильвия поместила между собой и полковником. Рогрон расставил также и второй столик на случай, если явятся Неро и Курнан с женою. Подобно супругам Курнан, Винэ и Батильда тоже умели играть в вист. С тех пор как «дамы де Шаржбеф» — так называли их в Провене — стали бывать у Рогронов, на камине, между канделябрами и часами, зажигались две лампы, а ломберные столы освещались свечами по сорока су за фунт, оплачиваемыми, впрочем, из карточных выигрышей.

— Ну, Пьеретта, возьми же свое рукоделие, девочка, — сказала Сильвия слащавым тоном, заметив, что та смотрит в карты полковника.

На людях она всегда прикидывалась очень ласковой к Пьеретте. Это подлое лицемерие возмущало честную бретоночку и внушало ей презрение к кузине. Пьеретта принесла свое рукоделие, но, вышивая, продолжала глядеть в карты Гуро. Полковник словно и не замечал сидящей подле него девочки. Сильвия наблюдала за ним, и безразличие это начинало казаться ей крайне подозрительным. Был такой момент в игре, когда старая дева объявила большой мизер в червях; в банке было много фишек и сверх того еще двадцать семь су. Явились Курнаны и Неро Старик Дефондриль — вечный следователь, за которым министерство юстиции никак не хотело признать достаточно юридических способностей для назначения его на должность судьи, бывший сторонник Тифенов, вот уже два месяца как тяготеющий к партии Винэ, — стоял у камина, спиной к огню, раздвинув фалды своего фрака, Он обозревал эту роскошную гостиную, где блистала мадемуазель де Шаржбеф, ибо казалось, что все это пурпурное убранство предназначено специально для того, чтобы оттенять прелести великолепной Батильды. Воцарилось молчание. Пьеретта смотрела, как разыгрывали мизер, а внимание Сильвии было поглощено важным ходом.

— Ходите так, — сказала Пьеретта полковнику, указывая на черви.

Полковник пошел с червей; черви разыгрывались между ним и Сильвией; он вынудил Сильвию сбросить туза, хотя у нее было еще пять маленьких карт той же масти.

— Этот ход не в счет. Пьеретта видела мои карты и посоветовала полковнику ходить с червей.

— Но, мадемуазель, — сказала Селеста, — полковник не мог не взять того, что вы сами ему отдавали.

Эта фраза вызвала улыбку у г-на Дефондриля, человека проницательного, которого в конце концов стала забавлять борьба интересов в Провене, где он играл роль Ригодена из комедии Пикара «Дом разыгрывается в лотерею».

— Зачем же полковнику упускать то, что само идет в руки? — поддакнул Курнан, не зная, о чем идет речь.

Сильвия бросила на мадемуазель Абер любезно-свирепый взгляд, как смотрят иногда друг на друга старые девы.

— Вы видели мои карты, Пьеретта, — сказала Сильвия, глядя в упор на двоюродную сестру.