первым бежит к сходням, стараясь привлечь внимание отца. Ему почти одиннадцать лет, но он ведет себя по-детски. Суровый взгляд Иньяцио останавливает его: отец велит встать рядом и не баловаться.

На берегу у трапа их ждет Гаэтано Карузо, управляющий на Фавиньяне и Формике.

Иньяцио всматривается в здание, виднеющееся рядом с городком, у подножия горы. Коробка из золотистого туфа, настолько светлого, что кажется белой. У арочных проемов, выходящих к морю, железные ворота с «Ф» на фронтоне – как первая буква «Фавиньяны» или «фена», западного ветра, который дует с гор в долину и треплет паруса рыбацких баркасов.

«Ф» – Флорио.

У ног Иньяцио море ласкает причал, лижет скользкую патину водорослей.

Иньяцио спускается по сходням на сушу, рассматривает зелень воды и рыб, шныряющих в зарослях морской травы, затем поднимает голову, внимательно смотрит на дома, переводит взгляд на гору и форт Санта-Катерина, где когда-то держали в плену патриотов, – это и сегодня одна из самых страшных тюрем в королевстве.

– Наконец-то… – бормочет он. Делает глубокий вдох. Запах моря здесь особый, в нем смешивается аромат душицы и нагретого песка, соленой рыбы и скошенной травы.

– Дон Иньяцио… – Гаэтано Карузо идет следом, озадаченный его молчанием.

Иньяцио оборачивается и смотрит на человека с высоким лбом, подкрученными кверху усами и бородкой-эспаньолкой.

– Спасибо, что встретили.

– Мой долг, – Карузо слегка склоняет голову. – Я велел подготовить комнаты и ужин к вашему приезду. Мне сказали, что будут гости, – комнаты для них тоже готовы.

– Благодарю вас. Не стоило так беспокоиться, вы – управляющий, а не дворецкий.

Это не более чем формула вежливости. Конечно, Карузо, занимаясь в первую очередь организацией тунцового промысла, должен позаботиться и об удобстве семьи хозяина.

Карузо указывает дорогу, рядом с ним идет Иньяцио. Далее – Джованна с детьми, донной Чиччей и няней, а замыкают процессию слуги и телеги, груженные сундуками и чемоданами.

Джованна сошла с корабля осторожно, не выпуская руку сына из своей. Только сейчас, стоя на земле, она замечает фабрику. Вот она, знаменитая тоннара, та самая, в которую ее муж вложил значительную часть семейных капиталов, занимаясь делом с неистовой решимостью, свойственной характеру и ее свекра. Став владельцем тоннары, Иньяцио поручил ее реконструкцию Джузеппе Дамиани Альмейде. Верный архитектор спроектировал и новый палаццо для семейства Флорио, построенный близ порта на месте старого форта Сан-Леонардо.

Джованна подталкивает сына вперед, оглядывается, ища глазами донну Чиччу и Джулию. Ступая по причалу, она аккуратно придерживает подол платья, стараясь его не запачкать. Дорога от причала идет вверх, Джованна поднимает глаза и видит узкие приземистые строения. Это так называемые претти, где расположены склады, конюшни, помещения для слуг.

Слуги, набранные на острове, ждут наверху, у претти. Обожженные солнцем лица, кособокая униформа, кое-как натянутые перчатки. Придется потрудиться, чтобы сделать из них настоящую прислугу, думает Джованна, скрывая раздражение. К счастью, ее горничная, повар и кое-кто из слуг приехали раньше и уже дали наставления местным. Для начала вполне… – размышляет Джованна, разглядывая слуг вблизи. Скоро в новый дом к Флорио приедут друзья – Дамиани Альмейда и Антонино Лето. Приедут и родители Джованны, и, возможно, кузины Тригона, так что не хотелось бы оказаться в неловком положении. Может, стоило взять слуг из Палермо?

Джованна поворачивается, хочет спросить совета у донны Чиччи, и… у нее перехватывает дыхание.

Палаццо Флорио – вот он, перед ней. Она видела его на чертежах и планах Дамиани Альмейды, но из-за слабого здоровья Винченцино и семейных забот не могла поехать на Фавиньяну, чтобы поприсутствовать при строительстве. Конечно, муж много о нем рассказывал. Но сейчас она смотрит на дом своими глазами и поражена его красотой. Величественный. Мощный. Настоящий замок.

Массивное здание, сложенное из туфа и кирпича. Фасад справа выполнен в виде башни с двускатной крышей. Окна в обрамлении декоративных арок, резной декор на балконах, вверху по периметру крыши – декоративный карниз в форме ласточкиных хвостов. Железные ворота выкованы в «Оретеа», на фронтонах – герб Флорио: лев пьет из ручья, к которому спускаются корни хинного дерева.

Джованна смотрит на палаццо, переводит взгляд на мужа – он стоит к ней спиной, разговаривает с Гаэтано Карузо. Этот дворец похож на Иньяцио. Нет, поправляет она себя, этот дворец и есть Иньяцио. Глыба, в которой соединяются мягкие линии и острые грани, легкость железа и тяжесть туфа. Красота и мощь. Величие. Ей хочется подбежать к мужу, отпустив руку сына, но она не может, не должна. Это не их способ общения.

* * *

Иньяцио велит жене и прислуге обустраиваться в доме. Они пробудут здесь несколько недель, пока не закончится маттанца и пока тунец – потрошеный, разделанный, вареный – не будет готов к переработке и консервированию.

Отослав сына к матери, потрепав его по щеке так, что ласка больше похожа на пощечину, Иньяцио идет к саду, где кусты питтоспорума с трудом укореняются в пропитанной солью земле.

Карузо, заложив руки за спину, следует за ним.

– Сети для маттанцы уже установлены, – объясняет он. – В конце недели рассчитываем на первый забой.

– Хорошо, – кивает Иньяцио. – Раис сказал, какой ожидается улов?

– Нет, пока не сказал. Говорит, на подходе крупный косяк тунца, и еще один вроде на следующей неделе, если бог даст. Ну вы же знаете его вечные присказки: «на все Божья воля» да «человек предполагает, а Бог располагает».

Оба смеются, когда Иньяцио вдруг мрачнеет.

– И неизвестно, что лучше: большой улов или наоборот…

Они идут за дом, туда, где Альмейда спроектировал выходящую в сад большую террасу с навесом из кованого железа. Иньяцио смотрит наверх: окна второго этажа, украшенные неоготическими арками, – это комнаты семейства Флорио. Верхний этаж занимают комнаты для гостей. Оттуда можно любоваться морем, смотреть, как возвращаются в порт груженные рыбой баркасы.

Карузо хмурится.

– Да, – признает он удрученно. – Нам все труднее конкурировать с испанцами.

– Испанцы, португальцы… Они лишь номинально владеют заводами, всеми делами фактически ворочают генуэзцы; чем больше они продают, тем богаче выручка, ведь они не платят там налоги, как мы здесь, в Италии. – Иньяцио разводит руками. – О нас-то никто не думает. Этим в Риме лишь бы карман набить. Налоги, налоги… Их не интересует, каким потом и кровью нам даются деньги… – тихо говорит он, стараясь обуздать свой гнев. Его слова как лезвие бритвы.

– Что же делать? – встревоженно спрашивает Карузо. Он не привык слышать такие речи хозяина.

Иньяцио расправляет плечи, смотрит на море, на тоннару.

– Здесь мы ничего сделать не сможем. Там… – он указывает кивком в сторону Севера. – Там нужно добиваться своего.

– В Риме? – понимающе переспрашивает Карузо.

– Не сразу и не в