Хозяин особняка – известный учёный, видя которого всякий с почтением снимал шляпу, – поселился здесь в поисках покоя, столь необходимого для научных занятий. Дом стоял в лесу, и до ближайшей деревни, Вородье, было полчаса езды на повозке. Учёный приезжал сюда несколько раз в году в компании супруги и единственной дочери, девушки небывалой красоты, которая дни напролёт скакала верхом по лесам, привлекая внимание самых завидных женихов в округе. На Иоаннов день[5] они устраивали праздник, который длился до самого утра. Шампанское текло рекой, все танцевали, смеялись, и, казалось, сад превращался в один большой праздничный костёр.

Но потом что-то стряслось.

Никто толком не знал, что именно. Наверное, старый врач из Вородья мог бы рассказать, но он не открывал этой тайны, даже когда бывал мертвецки пьян.

Однажды летом, как гром среди ясного неба, вся прислуга была внезапно распущена, а лошади проданы. Двери дома закрылись.

Было больно смотреть, как сад понемногу зарастает: прекрасное здание стояло заброшенным почти пятнадцать лет. Профессор и его супруга умерли, об этом сообщили газеты, и никто не надеялся в один прекрасный день вновь увидеть в доме жильцов.

И вдруг, совершенно неожиданно, прошлой осенью Дача снова открылась. Там поселилась дочь бывших владельцев, которая наняла целую армию каменщиков, плотников и садовников, – и за несколько недель дом засверкал прежним блеском.

Причины её возвращения оставались загадкой. Поговаривали, будто новая госпожа наняла прежних слуг и будто из города ей привозили одну за другой телеги с мебелью, игрушками и школьными принадлежностями.

Что же до неё самой, то она сильно изменилась. В прошлом остались конные прогулки в лесах, которые она так любила в двадцать лет. В церкви её тоже теперь не видели, лишь иногда встречали в деревне, непременно в тёмном платье и с вуалью на лице, так что вскоре все стали называть её не иначе как Чёрной Дамой.

О ней много судачили. Упоминали какой-то несчастный случай, горестный траур и некую страшную тайну, которая вынудила её перебраться сюда, подальше от любопытных глаз.

Но в один прекрасный день на Дачу прибыла первая партия детей.

Маленьких дикарей в лохмотьях привозили группами по четверо или пятеро всадники, которых тут прежде никто не видел. Сдав их хозяйке, они немедленно отправлялись в местный трактир, чтобы напиться и подраться с первым встречным. Никто не решался спросить у них, откуда брались дети.

Только благодаря откровениям толстого Берга, нового кучера, нанятого на Дачу (хороший мужик, ничего не скажешь), удалось немного приподнять завесу тайны: оказывается, Чёрная Дама… покупала детей!

– Да ещё задорого! – добавлял он с важным видом. – Выкупает из столичных приютов. Это жуткие места, куда несчастных чертят сдают силой и заставляют работать день и ночь.

Так вот в чём заключалась причуда Чёрной Дамы: она решила превратить прекрасную господскую дачу в детский дом!

Это выходило за пределы понимания жителей Вородья. Большинство из них ни разу в жизни не покидали своей деревни. Это были грубые крестьяне, которые вели слишком простую и тяжёлую жизнь, чтобы беспокоиться о несчастьях других. Узнав правду о хозяйке Дачи, они начали относиться к ней с ещё большим недоверием. Приют для бедняков – здесь, в Вородье? Бог знает каких жутких дел натворят эти несчастные, по которым виселица плачет!

Однако ничего ужасного не происходило. Если не считать того, что в самом начале дети подрались со школьниками, которые насмехались над ними. Потом несколько яиц пропало с одной фермы. Ну и ещё кое-какие мелочи. Ничего, о чём можно было бы посплетничать.

Новые обитатели Дачи вообще крайне редко покидали её территорию. Иногда их видели в деревне в сопровождении новой гувернантки, некой госпожи Спенсер: мальчики все как один вежливые, девочки – причёсанные по-городскому; они помогали нести продукты или грузили мешки с сеном в повозку толстяка Берга.

Вскоре на детей перестали таращиться как на диковинных зверей. В конце концов, они были не более странными, чем гости, набивавшиеся в дом в прежние времена, когда в воздух беспрестанно взлетали пробки от шампанского и до глубокой ночи грохотал электропатефон.

Загадкой, не поддающейся объяснению, оставалось одно: причина, побудившая Чёрную Даму превратить семейное гнездо, пустовавшее столько лет, в приют для брошенных детей.

* * *

В первый вечер Мимси едва прикоснулась к еде.

Новенькие пока держались особняком – за ужином сбились в кучку на одном краю скамейки, для чего сидевшие там неохотно потеснились.

Когда они вошли в столовую, разговоры резко прекратились. Там было не меньше двадцати детей, и госпожа Спенсер попросила их приветствовать вновь прибывших. Несколько человек что-то негромко крикнули, послышались скудные аплодисменты, к новеньким пододвинули корзинку с хлебом и кувшин, и разговоры возобновились, будто ничего и не произошло.

Светлячок и Букашка, стиснутые между Калем и Мимси, сидели с пунцовыми щеками и чуть не падали в тарелку с супом от усталости. Потом их пришлось на руках нести до кроватей, где они немедленно уснули прямо одетыми.

– Бедные птички, совсем измучились, – сказала госпожа Спенсер, тихонько прикрывая дверь спальни.

Помимо кухни и столовой, в доме насчитывалось не меньше дюжины помещений, в которых прежде жила прислуга. Комнаты были простыми, но зато у каждого – своя, отдельная. На первом этаже обитали девочки, на втором – мальчики.

Госпожа Спенсер поручила одному из ребят показать Петру и Калю их комнаты, а сама повела Мимси.

Девочка остановилась на пороге, держа в руках такое огромное одеяло, что из-за него едва виднелась её голова.

– У нас каждый сам застилает себе кровать, – сказала госпожа Спенсер. – Но на первый раз я тебе помогу. Ты, должно быть, уже очень давно не спала в нормальной постели, правда?

Она без конца говорила, возможно, из-за того, что сама Мимси всё время молчала. Девочка ни разу не раскрыла рта с тех пор, как они сюда приехали, но госпоже Спенсер это, похоже, ничуть не мешало.

– Вот ночная рубашка. Надеюсь, ты в неё втиснешься. Хотя толстой тебя никак не назовёшь… Не забудь закрыть на щеколду. Моя комната – соседняя, стучи, если что-нибудь понадобится. А теперь бегом в душ. Вот мыло и мочалка. Пользоваться ими умеешь? Неважно, я тебя научу. Вещи свои оставишь на стуле, ими мы займёмся завтра.

Она уже собиралась выйти, как вдруг нахмурилась.