– Обязательно было меня будить, а? – ворчал Беглый, пытаясь их нагнать. – Мне такой сон снился! Будто со мной в кровати спит хорошенькая девчонка!

– Заткнись, – оборвал Большой Каль. – В присутствии приличных девушек такие вещи не рассказывают!

Но Мимси уже скрылась в глубине конюшни.

Дружно зевая, мальчишки тоже ввалились внутрь.

– Свет зажгите, – приказала Мимси. – Ни черта не видно.

Каль так дрожал, что не сразу смог засветить принесённый с собой фонарь. Лампа наконец разгорелась, озарив пустые стойла. В самом дальнем спала кобыла толстого Берга. Она недовольно стукнула копытом по стенке своего отсека.

– Тихо, моя хорошая, – успокоила её Мимси. – Это мы.

Оборотни на Даче не остались. Доставив товар, они поскакали в деревню.

Они вернутся. Главное – понять когда. И помешать им избавиться от Братча.

Повозка стояла в углу, ещё не отмытая после дороги. На двери фургона висел большой замок. Встав на колесо, Беглый поднял фонарь повыше и заглянул между прутьев решётки.

– Он всё ещё там.

Пётр спрыгнул на землю. Выглядел он разочарованным, будто надеялся, что коляска пуста, а смерть Братча – лишь страшный сон.

– А ты думал? – проворчал Каль. – Что Одноглазый взял и ушёл на своих замороженных ногах?

– Не говори о нём так!

– Почему?

Пётр толкнул его.

– Какой ты всё-таки придурок, Каль.

– Э! Руки убери, понял?

Горе, разбуженное близостью мёртвого друга, внезапно ожесточило их.

– Вы что, собрались драться, когда он там? – вскипела Мимси. – Совсем сдурели?

Никто не обратил на неё внимания, но она продолжала:

– Нужно следить за повозкой. Если Смерчу не помешать, он избавится от Одноглазого, пока того не обнаружила Чёрная Дама.

Пётр пожал плечами. Под пальто, накинутом в спешке, его пижама была облеплена снегом, а армейские ботинки без шнурков распахнулись на лодыжках.

– А мне плевать на Одноглазого… Это меня больше не касается. Я пошёл спать.

– Что?

Пётр поддал по фонарю, как по футбольному мячу, тот закатился под фургон, и конюшня погрузилась во тьму.

– Он мой брат, что ли? Я замёрз, мне надоело. Я пошёл обратно. Привет.

Мимси обернулась к Калю.

– Что же ты молчишь? Не позволяй ему!

Большой Каль был бледен как простыня, только нос покраснел от холода.

– Вообще-то он прав. Какой смысл здесь торчать, Мимси? Что мы будем делать, если оборотни вернутся?

– Ты хочешь бросить Братча?

– Он умер, Мимси. Умер! Уже ничего не изменишь! Нужно позаботиться о нас самих…

Мимси больше не могла это слышать.

– Ладно, поняла. Катись отсюда.

– Ты прекрасно знаешь, что я прав. Иди, ложись спать.

– Валите оба, а то я буду орать, пока Берг не проснётся.

– Пошли, – пробормотал Пётр, уводя Большого Каля. – Я же говорил, она чокнутая.

Оставшись одна, Мимси некоторое время приходила в себя. Пусть катятся к чёртовой бабушке, они ей не нужны. И вообще никто не нужен. Пусть эти болваны спят, она и одна сумеет защитить Братча.

– Правда, нам с тобой никто не нужен? – проговорила девочка, гладя старую клячу.

Та не возражала и тыкалась мордой в карман Мимси, надеясь найти что-нибудь вкусненькое.

– У меня ничего не осталось. Всё раздала, старушка. Ну, отстань!

Под потолком конюшни находился сеновал – там сушили сено для животных. Подтянувшись на руках, Мимси забралась наверх. Потом прокопала себе норку в соломе, отчего во все стороны метнулась разная живность.

Она не возражала против соседства с крысами или мышами: на сеновале было тепло, к тому же отсюда отлично просматривалась вся конюшня.

Мимси мгновенно уснула.

Разбудил её скрип двери, за которым последовало взволнованное пыхтение. В конюшню вошёл мальчик в огромной куртке, с фонариком в руке. Он сильно подрос, светлые волосы стали гораздо длиннее, но Мимси его узнала – возможно, по огромным глазам на худом лице, которые она без труда разглядела в темноте.

– Малыш Швоб?

– Мимси! Я сразу понял, что это ты, когда вы приехали.

– Обалдеть! Что ты здесь делаешь?

Старый товарищ Мимси достал из кармана небольшой свёрток, обмотанный салфеткой.

– Я тебе принёс хлеба.

– Просто невероятно, что мы снова встретились. А ты здорово вырос, надо же!

– Правда? – он гордо выпрямился. – Зачем ты туда залезла? Можно мне тоже?

– Забирайся, сейчас всё объясню.

– А твои дружки не вернутся?

– Они мне не дружки. Ты что, за нами шпионил?

Малыш Швоб бесхитростно пожал плечами.

– Я не спал. Увидел, как вы вышли, а потом те двое вернулись и ругались друг с другом. Я подумал, что ты наверняка проголодаешься, ты ведь за ужином совсем ничего не ела.

– Ладно, залезай. Кроме хлеба ничего нет?

Она вдруг почувствовала себя гораздо веселее. Помощи от Швоба, конечно, немного, но всё-таки однажды она именно с ним вырвалась на свободу. То, что они встретились здесь, было первым добрым знаком за очень долгое время.

Швоб прорыл себе местечко в соломе. Оказалось, он принёс ещё несколько кусков сахара и мармелада, и они съели всё это вместе. Пока Мимси утоляла голод, Швоб рассказывал, что происходило с ним после того, как они потеряли друг друга на станции: он попал в руки полиции, едва выйдя из коровьего вагона, потом его поместили в интернат Гульденбургского лицея, где, если бы не Магнус Миллион…

Услышав это имя, Мимси раздражённо перебила:

– Я в курсе. Тут можешь сократить.

– Ты знаешь Магнуса?!

– Так, слегка, – уклончиво ответила она.

Мимси не стала уточнять, какую роль сыграла в той истории, когда малыш Швоб и ребята из спальни наказаний в результате бесчеловечного эксперимента профессора Оппенгейма и его дочери Алисии попали в мир сновидений.

– Давно ты здесь?

– Недели три.

Однажды ночью, продолжал Швоб, они небольшой компанией самовольно ушли из интерната, чтобы пошататься по Нижнему городу, и попались в ловушку Смерча и его людей. Остальные были посильнее и побыстрее, им удалось вырваться. А ему – нет.

– И ты не пытался смыться?

– Зачем?

Мимси нахмурилась.

– Если бы не одно важное дело – только бы меня и видели, можешь не сомневаться. Сколько тут всего народу, не считая оборотней?