по работе в ВВНР и имел с ними тесные отношения. С самого начала февральского переворота все члены ВВНР действовали вместе и сообща. «В момент начала Февральской революции, — писал масон Н. В. Некрасов, — всем масонам был дан приказ немедленно встать в ряды защитников нового правительства: сперва Временного Комитета Государственной Думы, а затем и Временного правительства. Во всех переговорах масоны играли закулисную, но видную роль»{182}.

Да, между руководством ВВНР и Чхеидзе могли быть определенные разногласия (Чхеидзе после февральского переворота считал роль «братства» выполненной), но, безусловно, все главные вопросы решались масонским Верховным Советом, и никакой Петроградский Совет не мог ему противостоять.

Учитывая вышеизложенное, можно с полным основанием сказать, что так называемые разногласия между Временным правительством и Исполкомом Совета носили в марте 1917 года непринципиальный характер и легко могли быть улажены руководством ВВНР Тем более это утверждение верно, когда дело касалось такого важного вопроса, как судьба свергнутого Императора и членов Его Семьи. Член Временного правительства Суханов фактически подтверждает это, когда говорил, что «не стоило большого труда, чтобы смягчить решение Исполн. Ком.»{183}.

При этом Керенский все время стремился продемонстрировать Совету верховенство власти Временного правительства. «Чрезвычайно любопытно было отношение Керенского к Исполнительному Комитету Совета раб. и солд. депутатов. Он искренно считал, что Вр. правительство обладает верховной властью и что Испол. Комитет не вправе вмешиваться в его деятельность»{184} (Набоков). Все вместе взятое позволяет утверждать, что пресловутое «давление» и «влияние» Петроградского Совета на Временное правительство, вплоть до его большевизации, было колоссальным и сознательным преувеличением, устраивавшим обе стороны и их зарубежных покровителей.

Любопытно, что англичане воспринимали Керенского именно как представителя Совета во Временном правительстве! «Для Бьюкенена, — пишет Мельгунов, — имя Керенского было синонимом только «заложника демократии» в правительстве, своего рода советским представителем в этом правительстве; это было имя лица, которое может в создавшейся обстановке воздействовать на Советы и «заставить Россию воевать»{185}.

Теперь вернемся к объяснениям Керенского, касающихся судьбы свергнутого Императора и Его Семьи. Керенский утверждал, что вывоз Николая II в Англию состоялся бы после суда, в том случае, «если суд не найдет Его вины, Временное правительство вышлет Его в Англию». А что будет с Царем, если «суд найдет вину»? Керенский об этом умалчивает. Так же, как он умалчивает о том, как возможен «беспристрастный суд», когда верховодить на нем будут заклятые враги Николая II, эсеры, кадеты, бундовцы и так далее? Разве не понятно, что они в любом случае найдут «вину» Царя? И, наконец, следующий момент, говорящий обо всей лжи Керенского: если арест Государя и Государыни он смог хоть как-нибудь объяснить «злобой масс», стремлением «их безопасности», стремлением «беспристрастного суда» и так далее, то объяснить арест четырех молодых девушек, больного 14-летнего мальчика и людей из царского окружения, добровольно оставшихся со своим Государем, он объяснить не мог никак и этот вопрос просто игнорировал. Если бы Керенский думал бы о благе Царской Семьи, он, конечно, вел бы себя совершенно наоборот. Лишив Царскую Семью свободы, он обрек ее на мученический путь, окончившийся подвалом Ипатьевского дома. Собственно об этом же пишет и Набоков: «Я лично убежден, что это «битье лежачего», арест бывшего императора, сыграло свою роль и имело более глубокое влияние в смысле разжигания бунтарских страстей. Он придавал «отречению» характер «низложения», так как никаких мотивов к этому аресту не было указано. (…) После прибытия Николая II в Царское Село всякий дальнейший путь оказался фактически отрезанным — увезти бывшего императора за границу в ближайшие же дни стало совершенно невозможным. Актом о лишении свободы завязан был узел. 16 июля в Екатеринбурге этот узел был разрублен «товарищем» Белобородовым»{186}.

Таким образом, следует признать, что мотивы, которыми руководствовалось Временное правительство в отношении Царской Семьи, были далеки от стремления облегчения ее участи. Чем же руководствовалось Временное правительство, подвергая аресту Царскую Семью?

В отличие от Керенского, официальный глава Временного правительства князь Г. Е. Львов был более откровенен. Говоря о причинах ареста Царской Семьи, он показал: «Временное правительство не могло, конечно, не принять некоторых мер в отношении главы государства, только что потерявшего власть. Эта мера, принятая в отношении Императора и его супруги по постановлению Временного правительства, состояла в лишении их свободы. Я бы сказал, что принятие ее в тот момент было психологически неизбежным, вызываясь всем ходом событий. (…) Временное правительство было обязано, ввиду определенного общественного мнения, тщательного и беспристрастно обследовать поступки бывшего Царя и Царицы, в которых общественное мнение видело вред национальным интересам страны, как с точки зрения интересов внутренних, так и внешних, ввиду войны с Германией»{187}.

Как мы видим, у Львова нет даже и намека на противодействие Совета, на отказ английского правительства предоставить убежище Царской Семье. «Временное правительство не могло не арестовать Царскую Семью. Оно было обязано это сделать», — вот смысл слов Львова. Кто же обязывал Временное правительство лишать свободы Царскую Семью?

Велика вероятность того, что, принимая это решение, революционные власти руководствовались не внутрироссийским фактором. Решение об аресте Царской Семьи было принято под давлением или даже по прямому приказу из-за границы. Милюков в своих показаниях говорит, что решение об отправке Царской Семьи за границу было принято на секретном заседании, и протоколы этого заседания не велись. Он фактически подтверждает, что решение о высылке Царской Семьи было сделано в согласии с английским послом сэром Дж. Бьюкененом: «Что касается меня лично как министра иностранных дел, то я счел себя обязанным, в силу решения Временного правительства, признавшего необходимым отъезд Царя за границу, переговорить по этому вопросу с послом Великобритании Бьюкененом. Бьюкенен на словах мне сказал, что необходимые меры будут приняты. Я припоминанию, что, обсуждая со мной этот вопрос, он говорил о практических шагах, какие могло предпринять правительство Англии в этом вопросе, и, в частности, о присылке английского крейсера, на котором могла бы уехать Царская Семья. Я помню, что Бьюкененом сущность сказанного им была после нашего разговора подтверждена письмом, как это обыкновенно было принято при дипломатических сношениях. (…) Спустя некоторое время я опять поднял в беседе с Бьюкененом вопрос об отъезде Царской Семьи в Англию. Своим словесным ответом он дал мне определенно понять, что правительство Англии «больше не настаивает» об отъезде Семьи в Англию»{188}.

Бьюкенен, в свою очередь, опровергает Милюкова и пишет: «Мы со своей стороны немедленно согласились на эту просьбу (о предоставлении Императору убежища в Англии. — П. М.)ив то же время побуждали его сделать необходимые