оставили себе, а остальное забрал в пулеметную роту поручик Аысань, который был на этот счет «глазаст» и не упускал случая укрепить и расширить пулеметное дело, ибо пулеметы по большей части решали и венчали дело в боях.

С этого времени началось особое сближение и внимание к нам капитана Пашкевича, командира полка. В офицерскую роту текло пополнение, и скоро она развернулась в батальон трехротного состава, командиром которого был назначен капитан Иванов Константин Васильевич. Я нарочно называю его по имени и отчеству, потому что у нас был еще один капитан — Иванов Виктор Павлович{102}, который перешел к нам от красных после Обояни вместе с другим офицером. Оба они были кадровые офицеры, стройные, высокие, красивые. Вскоре тот офицер, чью фамилию я не упомню, получив в полку солдатскую роту, брал Курск с нею и там на проволочных заграждениях и погиб. Капитан Иванов В. П. получил 1-ю офицерскую роту, 2-ю роту — штабс-капитан Плохих и 3-ю роту капитан Панасюк{103}. Официально, по приказу, за офицерским батальоном не была зафиксирована собственная пулеметная команда, но она фактически существовала и действовала во всех боях. В офицерском батальоне, численность которого доходила до 750 человек и более, было, конечно, достаточно офицеров-пулеметчиков. Моего взвода поручика Нашивочникова тоже взяли от нас; сначала дали ему солдатскую роту, а потом он получил и батальон. В одном из последующих боев он пал смертью храбрых за честь России. Был он отличный, спокойный, выдержанный и заботливый офицер из народных учителей.

К Орлу мы подходили уверенно, буквально сметая на своем пути красных. Офицерский батальон почти всегда был в резерве полка. Бросал его командир полка туда, где по ходу боя случалась задержка, неустой, упорство красных, где нужно было достигнуть успеха. Командир полка любил и ценил нас, но, как командир полка, он любил и ценил весь полк свой, который уверенно вел от победы к победе, не щадя своих сил и не жалея себя. Где бы мы ни были, будь то на походе, будь то в разгаре боя, он при первой же возможности приходил или приезжал к нам. Часто на походе идет он с командиром батальона, обмениваются мнениями, что-то обсуждают, и вдруг: «Ну что, господа, приуныли! Затянем-ка песню!» Головная рота затягивала любимую песню Пашкевича: «Вот несется трубач, на рожке играя, он зовет верных сынов на защиту края… Марш вперед, Россия ждет!» — и сотни российских глоток подхватывают так, что невольно сжимается сердце и по телу бегут мурашки. А пели — Господи, Твоя воля — так пели, что мне, любителю пения, певшему и поющему еще и теперь, кажется, что такого пения я больше не услышу… Нет, слышал потом, в Париже, могучее, красивое, стройное, но уже отшлифованное для сцены и для Запада пение хора Красной армии под управлением Александрова. Было кому петь и было из чего создать хор. А голоса какие были!!! Любимая песня всего батальона и командира полка была: «Оседлаю коня, коня быстрого, и помчусь, полечу легче сокола…» и конец ее: «Но увы, нет дорог к безвозвратному! Никогда не взойдет солнце с запада»… Плакать хотелось и от чувств, вложенных в эти простые слова, и от красоты пения. А через минуту — разухабистую, с присвистом и хрюканьем…

Где-то на походе, после совещания командира полка с командиром батальона, мне было предложено, как адъютанту офицерского батальона, написать мотивированный рапорт о необходимости создать пулеметную команду при офицерском батальоне и конную связь, которые фактически уже тайно существовали и очень хорошо работали. Адъютантство в нашем батальоне не было похоже на понятие, заключающееся в этом слове. Походная канцелярия была вся в шапке и за голенищами сапог. В походе, в бою, в строю — за командиром батальона, со связью, пешей и конной. Конная — сбоку, справа и слева, несколько впереди, как глаза и щупальцы. Врезалось в воображение не стирающееся временем: на вороном коне, с черной окладистой, широкой русской бородой полковой конной связи (от эскадрона штабс-капитана Литвиненко) штабс-капитан Чепурин Виктор Викторович{104}, весьма часто бывший с нами для связи со штабом полка. Наш — офицерского батальона — конный связной — прямая противоположность первому: рыжий, громадный, с рыжей большой бородой, на сером, в яблоках, жеребце, голос его — громоподобный бас, который помнится и до сего дня.

Итак, рапорт был написан, исправлен, подписан и подан по команде, командиру полка. Приказ с утверждением и разрешением свыше появился только в Крыму. Были отпущены солидные средства на покупку лошадей, инвентаря, тачанок, сбруи. Начальником пулеметной команды офицерского батальона был утвержден подпоручик Бондарь Артем Потапович{105}; действительной службы мирного времени вахмистр кавалерийского полка Императорской армии, он был отличный офицер, боевой, смышленый, смелый, распорядительный и, как хозяин-хуторянин, предусмотрительно заботливый. Он так поставил пулеметную команду, таких подобрал лошадей, тачанки, сбрую, отличных пулеметчиков и ездовых, что залюбуешься такой стройной, четкой командой не только на параде, но особенно в бою и на походе. Подпоручик Бондарь часто сам ковал подковы, оси, подковывал лошадей, чинил сбрую. И эта офицерская пулеметная команда, неразрывно связанная с офицерским батальоном, во всю Крымскую эпопею, начиная с выхода за Перекопский вал, в боях под Токмаком два месяца, в Заднепровской операции и на крестном пути отступления, показала себя с наилучшей стороны.

В Орел офицерский батальон вступил трехротного состава, со своей пулеметной командой и своей конной связью. Трудно сказать, сколько было пулеметов в команде — 12 или больше? Заботой каждого командира в офицерском батальоне было иметь это оружие, так как в бою пулемет — это нужная и желанная машина. Верно, что возить, таскать их и боеприпасы к ним трудно и заботливо. Когда шли вперед, этот вопрос разрешался относительно легко: подводы получались по наряду от полка. Основным вопросом была подготовка высококачественных пулеметчиков на смену выбывающим. Далее, у нас была своя кухня, отлично организованная подпоручиком Башевым Павлом, и на ее подводах возились и запасные пулеметы, отдельные части к ним и патроны. Не могу забыть печального конца этого бесхитростного, простого деревенского человека, офицера, до крайности заботливого в отношении своих подчиненных и своих обязанностей. Когда мы погрузились на пароходы в Новороссийске для переезда в Крым, душа подпоручика Башева не выдержала, и он покончил с собой, перерезав себе горло. Был у нас и свой оружейный мастер, он же и фельдфебель 1-й офицерской роты, подпоручик Вакуленко. В мирной жизни