– Во-первых, дополнительные площади понадобились в связи с расширением бизнеса. Во-вторых, источник финансирования мною задекларирован. Год назад в помещении ателье был обнаружен клад, имевший историческую и номинальную ценность – золотая и серебряная посуда фабриканта Лихоцкого, поставщика Императорского двора[12].

– Об этом я слышал.

– Значит, вам известно про выплаченную мне компенсацию.

– Неужели выплатили? – удивился Осташевский. – Да ну… Так не бывает.

– Не сразу, – проговорила Надежда. – Мы долго судились. Но мой адвокат заставил государство выполнить свои обязательства.

– Он в своем роде уникум, – не слишком жизнерадостно отреагировал Осташевский.

– Марк Фридманович знает свое дело.

– Перейдем ко второму вопросу. Сейчас вы должны поминутно пересказать мне хронологию того вечера, начиная с вашего выхода в гостиную.

– Я уже говорила, что после того, как переоделась в вечернее платье, сразу спустилась в гостиную.

– Помню, – усмехнулся Осташевский. – Тридцать пуговок, и все на спине.

Надежде это замечание показалось фривольным, она покраснела и твердо заметила:

– К гостям я вышла в двадцать минут девятого.

– Что было дальше?

– Опять все сначала? Я подошла к Анастасу Зеноновичу, и он начал знакомить меня со своими клиентами.

– Повторите, кто, помимо клиентов Тищенко, присутствовал на приеме, – сказал Осташевский, – официантов и охранника опускаем.

– Я, моя мать, администратор Виктория, закройщик Соколов, мой адвокат Фридманович и… – на этом месте Надежда запнулась, решая, стоит ли упоминать Руслана Акчурина.

– И?.. – с нажимом переспросил Осташевский, и Надежде пришлось продолжить:

– Некто Руслан Акчурин.

– Вот видите, – следователь вписал в протокол несколько строк. – В прошлый раз вы скрыли от следствия факт его присутствия на приеме.

– В прошлый раз я не знала, что Акчурин не был клиентом Тищенко. Это выяснилось через несколько дней, когда он пришел заказывать костюм в ателье.

– Акчурин сам рассказал об этом?

– Нет. Об этом сказал Тищенко.

– Ну хорошо. Что вам известно про Акчурина?

– Он адвокат, работает в юридической конторе «Акчурин и сын».

– Сын Акчурина тоже адвокат? – спросил Осташевский.

– Он сам – сын. Насколько я поняла, Руслан Акчурин работает вместе с отцом.

– Это мы выясним…

В Надежде зарождался протест, и она хотела выразить его хотя бы элементарным брюзжанием:

– Как это все неприятно… Что там у вас дальше?

– Меня интересуют ваши дальнейшие действия. Вы перезнакомились со всеми присутствующими. Что потом?

– Потом я прошла в закройную.

– Зачем?

– Чтобы переговорить с матерью.

– Она была там?

– Да. Вместе с закройщиком Соколовым.

– Что эти двое делали в закройной во время приема?

– Решали производственные вопросы, – сказала Надежда.

– А у меня другая информация. Они ссорились – это раз. Их связывают личные отношения – это два.

– При чем тут это? – разозлилась Надежда.

– При том! – огрызнулся следователь. – В прошлый наш разговор вы скрыли многие факты!

– Боже мой, какая трагедия… Я не рассказала, что мать поссорилась со своим приятелем.

– Маленькая ложь влечет большие последствия.

– Не глобализируйте, пожалуйста! – возмутилась она.

– Хватит пререкаться! Идем дальше… Во сколько вы зашли в закройную?

– Я туда не ходила.

– Опять врете?

– Мать сама вышла в коридор, и мы вернулись в фойе.

– Во сколько это было?

– Около десяти.

– Потом вы прошли в помещения, где в настоящее время идет ремонт.

– Откуда вам это известно? – удивилась Надежда.

Не обращая на нее внимания, Осташевский продолжил:

– И через пятнадцать минут вы вышли оттуда с Козыревым. У вас была интимная встреча?

– Вы бредите? – Надежда больше не нашла, что сказать.

– Тогда чем объяснить намерения Козырева профинансировать ваше участие в конкурсе молодых модельеров?

Припомнив совет Фридмановича, Надежда ответила:

– Без комментариев.

– Отказываетесь отвечать?

– Вы клоните к тому, что я наемный убийца, и мне заплатили за смерть Шимаханского. И кто, по-вашему, заказчик убийства? Козырев?

– Вопросы здесь задаю я, – напомнил Осташевский. – В десять пятнадцать вы с Козыревым вышли в фойе. Что было дальше?

– Подождите… – поразмыслив, Надежда продолжила: – Я случайно подслушала телефонный разговор Козырева, и он показался мне подозрительным.

– Как это вышло?

– Он говорил в примерочной, я стояла в гостиной и все слышала. Там было темно.

– Изложите суть разговора.

– Могу вспомнить только отдельные фразы.

– Давайте, – Осташевский приготовился записывать.

– «Он не переживет этого дня», «не хочу этого делать», «ничем хорошим это не закончится», «вы обезумели».

Осташевский, усмехнувшись, спросил:

– Вы не боитесь, что после этого заявления Козырев прикроет финансирование вашей коллекции?

– Нет, не боюсь.

– Что было после того, как вы с Козыревым вышли в фойе?

– Прошло какое-то время, ко мне подошел Шимаханский и спросил про картину.

– Это опустим.

– Он сказал, что Тищенко должен сделать ему примерку… – Надежда вовремя прикусила язык, решив не называть Осташевскому настоящей причины встречи Шимаханского с Тищенко.

– Они ушли в примерочную… – начал следователь.

Она продолжила:

– Примерно без пятнадцати одиннадцать.

– Что происходило в это время в гостиной?

– Гости начали расходиться. К тому моменту, когда Шимаханский вернулся, кроме него и Вороновича, в фойе оставались два или три человека.

– Меня интересует, когда ушли Соколов и Фридманович.

– В одиннадцать, это я помню.

– Во сколько Шимаханский вышел в фойе?

– В пятнадцать минут двенадцатого.

– Значит, в тот момент, когда он вышел, Фридманович, Соколов и бо´льшая часть гостей уже ушли?