– Стало быть, снаружи, – сказал я, когда он вскрыл печать. Я повернулся и тут же заметил Милость – ее перехватила парочка древних похотливцев, и теперь они ее лапали, словно мартышки-паралитики. Понятно, отчего она не вернулась с Лоренцо. Я поймал ее взгляд и убедился, что она видит, как я поставил фонарь ее на стол, а после выбрался из борделя и отошел влево, к каменному мосту через узкий канал, лежавшему почти целиком в тени. Огни публичного дома и окон выше бросали сюда ровно столько света, что я различал пристань, врезанную обок в камень, и одну ступеньку к ней: гондолы здесь могли грузить и выгружать добро. В темноте пристани под мостом служили отличными альковами для заговоров.

Мгновение спустя под мавританской аркой борделя возник Лоренцо. Я свистнул, помахал, когда он меня заметил, и он быстро пересек дворик и спустился ко мне на пристань.

– Тебе можно доверять? – спросил он.

– Она же мне дала записку, нет?

– Но тебе неведомо ее содержимое. – Пергамент он держал в руке и помахивал им у меня перед носом.

– Вы собираетесь вдвоем сбежать, прихватив сундук папашиного золота и драгоценностей?

Его как громом поразило, но он умудрился кивнуть.

– Тогда ответ писать не стану. Передай Джессике, что в ночь Карнавала на Михайлов день я приду к ней. Отца ее вечером не будет дома – он ужинает у Антонио, об этом уже уговорились. В лагуне будет много лодок, сотни, и все люди в костюмах, поэтому в Ла Джудекке никто ничего не сообразит. Передай, чтобы подготовила все, что ей понадобится, и переоденется в мальчика. Так нам будет легче в пути. Я договорился, чтобы нас перевезли на Кипр, и судно отойдет с утренним приливом.

– Все это я ей передам, но сперва – одолженье.

– Ты слуга Джессики и делаешь, что тебе велят.

– Значит, Антонио в курсе, что вы сбегаете с дочкой Шайлока? Или мне ему сказать?

– Скажи. Он только поздравит меня с умным ходом.

– А Шайлок знает?

– Ты меня шантажируешь?

– Ну еще бы. Не зевайте, Лоренцо. Мы никогда никакой пристойной аферы не замутим, если мне придется аннотировать весь процесс.

Я определил в потемках, что он хмурится, даже под этим дробным светом луны.

– Чего тебе нужно?

– Перемолвиться словом с Бассанио – сейчас же, здесь, втайне, и мне нужно, чтоб вы подкрепили это мое приглашение. От этого только ему дальнейшая польза будет – ну и некоторая мне.

– Не могу обещать, что он согласится. С какой стати ему тебе доверять? Ты ж жид, нет?

– Как и ваша Джессика. Подите скажите ему, что встретили человека, который ему скажет, какой ларец подарит ему даму сердца.

– Про ларцы мне известно, – промолвил Лоренцо. – А ты чепуху какую-то мелешь. Я говорил ему, чтоб искал себе другую богатую девушку. – Лоренцо, очевидно, не взяли во внутренний круг Антонио, где тот плел с Яго заговоры похлеще. Про Харчка и Пижона он, может, и вообще не знает.

– Передайте Бассанио, – повторил я. – Он захочет меня увидеть. Я подожду его здесь.

– Значит, Джессике ты все скажешь, а Шайлоку ни слова? – уточнил Лоренцо, сунув руку себе в дублет и слегка вытянув ее так, чтоб у меня не осталось сомнений: у него там кинжал. Очевидно, как и для большинства купцов, которых я встречал в Венеции, для Лоренцо закон был необходимым ограничением, споспешествующим торговле, а за ее пределами в том, что касалось оружия или чести, применялся только к грузчикам в порту или торговцам на улице.

– Ни слова Шайлоку, – подтвердил я.

Лоренцо взошел по ступенькам во дворик, пересек его и скрылся в борделе, бросая на ходу взгляды через плечо туда, где остался я. Точно забыл что-то. Так оно и было – доставая кинжал, он обронил записку Джессики, очевидно, полагая, что сунул ее в дублет. Я подобрал ее с брусчатки – и тут меня врасплох застал гондольер, выплывший на своем суденышке из-под моста. Фонарь на носу гондолы распылял оранжевый шар света вокруг нее. Я кивнул лодочнику, он – мне.

– Buona sera, signor[58], – сказал он, улыбнувшись от того, что я вздрогнул.

– Buona sera, – ответил я, вытаскивая из кафтана шляпу и кланяясь. Увидев желтую шляпу, лодочник уронил улыбку с уст своих, и я сунул шляпу обратно. – Тебе разве песняка давить не полагается? – спросил я. – Крадешься по каналам, как жулик какой-то, коварная ты судовая крыса! Грызун ползучий!

– Жид! – рявкнул гондольер.

– Это даже не оскорбление – это констатация того, что у тебя перед носом, хуевеслая гребодрочка!

Я вообще не слышал, как он подплывает, хотя до Большого канала, откуда он явно свернул, было ярдов сто. Город вод этой ночью мог напугать до попятного.

– Ты спрашивал меня? – раздался у меня из-за спины голос. Я развернулся – и чуть не сверзился с котурнов, пришлось даже ухватиться за лепнину снизу моста, чтобы не рухнуть в канал. На брусчатке, наверху лестницы стоял Бассанио.

– А, ну да, – сказал я. Либо я глохну, либо этих венецианских рыбобздохов учат подкрадываться с детства.

– Я тебя знаю, – сказал он. – Ты тот мелкий жиденыш, что сегодня привозил золото Антонио.

– Мелковатый, – поправил его я. – Я там был с двумя громаднейшими, блядь, евреищами, поэтому надо признать, что по размерам я несколько выше среднего. – Толку-то скакать на ходулях по всей Венеции, если тебя все равно считают крохотулей.

– Лоренцо мне сказал, тебе что-то известно о ларцах в Бельмонте?

– Я знаю – вы гоняетесь за рукою Порции, а средств у вас лишь на один бросок костей.

– Это не секрет, – кивнул Бассанио. – Лоренцо говорил, у тебя есть способ добиться преимущества.

– Есть, – ответил я.

– И какова будет твоя за него цена? Ты уже знаешь, что под жизнь моего друга с риском заняты три тысячи дукатов.

– А, но как только прекрасная Порция будет ваша вместе со всем своим приданым, дукаты эти превратятся в дождевую каплю в ливне богатств, разве нет? Только тогда взыщу расплаты я.

– Расплаты в виде?

– Тысячи дукатов.

– Очень дорого – тысяча дукатов.

– Не так уж дорого, если взять как наживку и поймать на них сотню тысяч и такую красотку, как Порция, чья ценность мерится не золотом.

– Да, тогда немного, – согласился он. – Как ты сообщишь мне это преимущество?

– Ларцы запечатаны воском, и за ними следят сенаторовы стряпчие, верно?

– Так и есть.

– Вы сами их видели?

– У меня есть товарищ, которому служанка Порции шепнула: стоят они на высокой веранде, коя запирается на ночь, с рассвета до сумерек, когда б ни отпиралась на веранду дверь. Следят за ними стряпчие Брабанцио – они подтверждают, что печати не тронуты, и они же запечатают ларец вновь, если соискатель выберет не тот. Я прямо не знаю, что и делать. Князь Марокканский совершит свою попытку в среду, а мой черед настанет лишь назавтра после него, и если выберет он верно…