С. много и мрачно пил, сохраняя повадки то ли хулигана, то ли, как считали многие, природного хама. «Человек, что и говорить, был не сахар, прямой, резкий, неудобный…»[2680] — вспоминает В. Субботин, — а А. Марков добавляет: «Когда входил в Союз писателей Ярослав Васильевич, все шарахались по углам, побаиваясь: еще такое скажет, что в ушах зазвенит и в глазах потемнеет»[2681]. Мог и оскорбить зазря, и рукоприкладством согрешить. Антисемитом не был, М. Светлова и П. Антокольского обожал, но и проехаться сгоряча относительно «этой нации» был непрочь.

Край, впрочем, знал, как никто. И недаром по персональному поручению ЦК его назначили персональным редактором казавшейся опасной поэмы Е. Евтушенко «Братская ГЭС». И нет в биографии С. ни верноподданнических заявлений с трибуны, ни подписей под письмами протеста.

Все, что было у него на душе, в стихах и только в стихах, всегда честных — и в осуждении немилосердной власти, и в присяге на верность комсомольским идеалам, с которыми жизнь была прожита. «Я не встречал ни одного человека более советского и в то же время антисоветского, чем Смеляков. Все в нем перепуталось, как в самой России», — говорит Е. Евтушенко[2682].

А «два последних года Смеляков, — как вспоминает Е. Винокуров, — жил на даче в Переделкине, не выходя даже во двор погулять. Он жил на инъекциях, лежал, читал»[2683]. И думал, можно предположить, о жестокости времени, которая, — по словам Д. Самойлова, — так «непоправимо изуродовала» его «огромный поэтический дар»[2684].

Соч.: Собр. соч.: В 3 т. М., 1977–1978; Стихотворения и поэмы. М.: Сов. писатель, 1979 (Библиотека поэта. Большая серия); Постелите мне степь: Стихи. М.: Эксмо, 2007; Искупительная жажда: Избр. стихотворения и поэмы. М.: Вече, 2014; Стихотворения и поэмы. М.: Звонница-МГ, 2019.

Лит.: Дементьев В. Ярослав Смеляков: сильный, как терн. М.: Сов. Россия, 1965; Рассадин Ст. Ярослав Смеляков: лит. портрет. М.: Худож. лит., 1971; Огрызко В. Соперник Твардовского: Ярослав Смеляков // Литературная Россия. 2015. 23 февраля; Белоконь А. Три «путешествия» Ярослава Смелякова // Литературная Россия. 2015. 11 июня.

Смирнов Василий Александрович (1904–1979)

Путь С. вполне обычен для писателей сталинского призыва: начинал в комсомоле, образование получил в Мышкинской уездной и Рыбинской губернской совпартшколах, рано вступил в ВКП(б) (1925), хорошо проявил себя на работе в местной партийной печати, участвовал как журналист в Великой Отечественной войне.

И с литературной биографией тоже все в порядке: за первыми газетными очерками и рассказами последовал изданный С. еще в 23-летнем возрасте роман «Гарь» (1927), где, — как утверждает Википедия, — «дано поэтическое изображение жизни предреволюционной русской деревни, процесс ее перестройки после революции». Дебют был замечен: в 1930 году С. поручили руководить Ивановским областным отделением РАПП, в 1934 году его приняли в Союз советских писателей, а на 1947–1949 годы поставили первым секретарем Ярославской писательской организации.

Все, словом, обычно, все отлично, и с величием замысла, полагающимся социалистическому реалисту, отлично тоже — едва вернувшись с войны, С. взялся за эпопею, дав ей обязывающе масштабное название: «Открытие мира». Тут бы, конечно, когда в 1947 году вышел первый том, ему Сталинскую премию получить, но не срослось. Что, впрочем, успешной карьере не помешало: пополняя состав литературного генералитета за счет проверенных провинциалов, С. выписали в Москву, назначив сначала одним из «рабочих» секретарей правления СП СССР (1954–1959), а затем главным редактором журнала «Дружба народов» (1960–1965).

И в этих ролях он тоже вел себя как должно. Был, — по утверждению современников, — закоренелым антисемитом и уж точно служакой из служак: обличал и крамольный альманах «Литературная Москва», и крамольный роман В. Дудинцева «Не хлебом единым». Да и вообще спуску не давал тем литераторам, которые «упрямо выискивают в жизни плохое, собирают плохое в кучу» и опасаются, «как бы не перехвалить» в своих книгах советскую действительность.

Мы, — гремел он с трибуны очередного писательского пленума, — должны сказать таким опасливым товарищам: не бойтесь, дорогие товарищи, не перехвалите. История вас не обвинит в лакировке, потому что наша советская действительность просто сказочна, наш человек, его героические дела не имеют себе равных.

Иногда С. даже зарывался: например, — как свидетельствует К. Чуковский, — на совещании у секретаря ЦК КПСС Е. А. Фурцевой в декабре 1956 года «назвал Симонова троцкистом, „Новый мир“ троцкистским журналом, Паустовского — контрреволюционером и т. д.»[2685] Или вот еще один пример, уже с А. Солженицыным, зафиксированный в дневниковой записи В. Лакшина от 10 сентября 1964 года: «Вас. Смирнов заявил в „Дружбе народов“: „Да он еврей — настоящая фамилия Солженицер“. „А как же русский язык, русский склад характера?“ — возразил кто-то. „Эт-то они умеют, эт-то они умеют…“»[2686]

За такое прямодушие старшие товарищи, конечно, журили С., но по-отечески. Взять хотя бы историю его отношения к «Новому миру» уже А. Твардовского. Этот журнал он, что называется, на дух не переносил, заявив в выступлении на пленуме СП РСФСР 2–3 апреля 1963 года, что советской литературе вообще не нужна такая «извините, сточная труба нечистот». А в январе 1964 года С. и вовсе отличился, напечатав в «Дружбе народов» письмо «Атака в одиночку», подписанное врачом из Пензы Б. Механовым, где оскорбительно резко были оценены и поэма «Теркин на том свете», и литературная позиция Твардовского.

Поскольку это письмо появилось на журнальных страницах без ведома не только членов редколлегии, но и большинства сотрудников редакции, заявивших о своем протесте, то было назначено следствие. И выяснилось, что читательское письмо пришло, на самом деле, в журнал «Октябрь», оттуда было передано в «Дружбу народов», где его основательно переписали и идеологически заострили. С этой целью в Пензу был даже командирован сотрудник редакции А. Богданов, который получил половину гонорара, причитавшегося за публикацию, хотя свою подпись под нею не поставил.

В разборе этого инцидента на писательском секретариате Твардовский принимать участие отказался. Тогда как С., для порядка признав «допущенное им отступление от принципов коллегиальности», тут же перешел в атаку на поэму, которая, напомним, была опубликована лишь по личному распоряжению Н. С. Хрущева. И более того, заявил:

Неужели потому, что тов. Хрущеву понравилась эта вещь, то нельзя ее и покритиковать? <…> Я не понимаю Твардовского как редактора и считаю, что он ведет ошибочную и вредную для советской литературы линию в журнале. Но я преклоняюсь перед ним как поэтом, хотя и считаю, что «большой ошибкой» поэмы является также, что в ней нет сложившегося характера Василия Теркина как боевого энергичного человека.

Ему бы по рукам за публичное несогласие с руководителем партии и государства! Так ведь нет же — и Г. Марков, и А. Чаковский, и В. Кожевников, и В. Тевекелян, и