выдержал шестнадцать изданий, был переведен на языки народов СССР, издан в Польше, Чехословакии, Финляндии, Франции, Англии и США. И на I съезде писателей в 1934 году С. отличился тоже: его фраза: «Партия и правительство дали советскому писателю решительно всё. Они отняли у него только одно — право плохо писать», — тотчас же стала и крылатой, и основополагающей.

Успех бы развивать, но со второй книгой «Капитального ремонта» что-то не заладилось, и С. в середине 1930-х, становившихся, как сейчас бы сказали, токсичными, предусмотрительно подался крепить относительно безопасную дружбу народов, а если конкретнее, то дружбу с казахами. Язык, правда, не выучил, но подолгу жил в Алма-Ате, подружился с М. Ауэзовым, наиболее вероятным кандидатом в местные классики, прошелся рукой мастера по переводу его эпопеи «Путь Абая» и даже стал то ли соавтором трагедии «Абай» и монографической работы «Эпос и фольклор казахского народа», то ли просто поставил при публикациях и свою подпись, собственным авторитетом подкрепляя авторитет Ауэзова.

Так что орден «Знак Почета», полученный С. при первой раздаче писательских наград в 1939 году, по-видимому, точно и надолго определил его статус: хоть и не первого среди равных, но все же равного среди первых. Как, в свою очередь, заслуженные им, корреспондентом «Правды» и Совинформбюро в годы Великой Отечественной войны, ордена, звание капитана I ранга и Сталинская премия 2-й степени за сборник рассказов «Морская душа» (1943).

С тех пор и уже до самого конца С. написал совсем не много: разве что повесть «Зеленый луч» в 1954-м да четыре главы, добавленные в 1962-м к «Капитальному ремонту». Статусу это малокнижье, однако же, не повредило, тем более что на бесчисленных писательских собраниях, совещаниях и пленумах «вельможный», по оценке А. Вознесенского, и «полканистый», по хлесткой солженицынской характеристике[2699], С. выступал исправно, а иногда и очень удачно.

Как это случилось на правительственной даче 19 мая 1957 года, когда, — сошлемся на рассказ В. Тендрякова, — во время первой встречи вождей с мастерами советской культуры, «крепко захмелевший Хрущев оседлал тему идейности в литературе», обрушив «весь свой монарший гнев» на «идеологических диверсантов» вроде подвернувшейся под руку М. Алигер, а «осанистый Соболев <…> усердно вскакивал, услужливо выкрикивал: — Верно, Никита Сергеевич! Верно! Нельзя им верить!»[2700]

И, — говорит уже легенда, — эти возгласы так растрогали Никиту Сергеевича, что он вгорячах даже предложил ввести С. в состав ЦК КПСС, а когда выяснилось, что тот беспартиен, огорчился — но имя запомнил. Так что спустя всего три месяца С. назначили председателем Оргкомитета по созданию российской писательской организации[2701], а на ее учредительном съезде в декабре 1958-го произвели его в председатели правления СП РСФСР.

Вот тут-то, на первых уже ролях, С. развернулся, не просто поддерживая власть во всех ее порывах, но и неуклонно превращая «малый», как его называли, республиканский Союз писателей в оплот охранительства, а мало-помалу еще и национализма. Либералов — от И. Эренбурга и К. Паустовского до звезд исповедальной прозы и эстрадной поэзии — здесь на дух не принимали, и даже делегатами на свой II съезд в марте 1965 года не избрали ни К. Симонова, ни М. Алигер, ни В. Овечкина и уж тем более А. Солженицына, равно как, — прокомментировал А. Твардовский, — «многих других, тяготеющих к „Новому миру“ и взыскующих, так или иначе, града, а следовательно, неугодных»[2702].

И пошли слухи, что, инструктируя своих единомышленников, С. ставит будто бы перед ними четыре задачи:

Первая — убрать Федина, потому что «этот мягкотелый интеллигент не способен противостоять клеветникам и модернистам»; вторая — убрать Твардовского <…>, так как его имя «стало знаменем всех ревизионистов в советской литературе»; третья — убрать Кочетова <…>, «ибо своими неприличными выходками и плохим стилем он компрометирует наш союз»; четвертая — «тут вы меня поймите правильно, товарищи, я не антисемит, у меня масса друзей евреев, я за то, чтобы евреи трудились во всех областях нашей жизни наряду с другими нациями, но в литературе, в великой русской литературе, им делать нечего»[2703].

Возможно, это и наветы, конечно. Во всяком случае, не все, далеко не все из этих планов удалось претворить в жизнь. Но импульс, заданный С., такой был силы, что при его преемниках Союз писателей РСФСР (теперь России) ничего из стартовой идиосинкразии по отношению к либералам и космополитам не растерял. А сам С., уже Герой Социалистического Труда, в последний раз отличился 4 ноября 1969 года, когда, — по рассказу Г. Гусева, работавшего тогда в ЦК инструктором Отдела культуры, —

взял на себя крайне неблагодарную и по тем временам неблагородную миссию провести в жизнь решение ЦК КПСС об исключении Солженицына из членов Союза писателей России <…>, определив его деятельность как «антикоммунистическую суету, за которой может наступить развал и распад великого государства».

Причем, произнося обличительную речь,

он, — продолжает Г. Гусев, — очень переживал, дважды выходил, чтобы выпить для бодрости рюмку коньяку. Говорил: «Мне сейчас должны позвонить…» — и выходил, потом возвращался повеселевшим. Он знал, что становится афронт ко всей еще молчаливой оппозиционной интеллигенции, я не говорю о Западе — тут ясно, что Соболев сразу превращался в советский жупел, «рабски преданного Центральному комитету проводника идей» и т. п. Он поставил на карту то, что не покупается за деньги, — имя и авторитет писателя — не потому, что этого хотели Суслов, Шауро, Беляев и даже Леонид Ильич Брежнев. Он как председатель СП РСФСР знал, что так ему велит Россия[2704].

Россия в лице М. А. Суслова даже и прах С., вопреки его завещанию, не позволила развеять над Балтийским морем. Нет, — строго сказал вдове секретарь ЦК КПСС, —

Леонид Сергеевич Соболев и его труды принадлежат не только семье и даже не только себе, если таковая воля и была. Он принадлежит Отечеству, России, Советскому Союзу. Поэтому позвольте нам похоронить его в нашем пантеоне, на Новодевичьем кладбище, чтобы люди могли прийти, положить цветы и вспомнить[2705].

Приходят ли эти люди теперь, вспоминают ли?

Соч.: Собр. соч.: В 5 т. М.: Сов. Россия, 1987–1989; Морская душа. М.: Вече, 2015.

Соколов Валентин Петрович (1928–1982)

Писать стихи С. начал еще школьником, а в первый раз сел за них солдатом, когда в канун 1948 года во время одного из политзанятий у него отобрали листок со стихотворением, оказавшимся крамольным.

Арест, следствие и 21 октября 1948-го приговор военного трибунала Московского гарнизона: на основании ст. 58–10 ч. 1 и 58–11 УК РСФСР 10 лет лишения свободы с последующим поражением