вознесенные волной чувственного возбуждения к острому и трепетному пику блаженства и освобождения.

Эта кульминация традиционно завершилась отдыхом, который также был частью любовного ритуала. Эйла любила ощущать на себе усталую тяжесть его тела. Эта тяжесть никогда не казалась ей чрезмерной, а только приятной. Обычно он поднимался даже немного раньше, чем ей хотелось. Она вдыхала их смешанные запахи, с улыбкой вспоминая только что пережитое наслаждение. Все совершенство этих даров Радости она ощущала именно в минуты отдыха, когда он еще не покинул ее.

Джондалар лежал на ней, наслаждаясь ощущением округлых изгибов ее талии, осознавая, как давно, как безумно давно он не испытывал такого счастья. Но она любила его. Как ее любовь могла выдержать такие тяжелые испытания? Наверное, ему просто ужасно повезло! Никогда, никогда он больше не отпустит ее от себя!

Наконец оторвавшись от нее, он сел на подстилку и с улыбкой посмотрел на Эйлу.

– Джондалар, – немного погодя обратилась к нему Эйла.

– Что?

– Давай пойдем искупаемся. Река совсем близко. Давай поплаваем, как когда-то в нашей долине, а уж потом поедем на Волчью стоянку.

Присев рядом с ней, он улыбнулся.

– С удовольствием! – согласился он и, мгновенно встав на ноги, помог ей подняться. Волчонок тоже вскочил и завилял хвостом.

– Да-да, ты можешь пойти с нами, – сказала она ему, когда они, захватив свои вещи, направились к реке. Волк с готовностью последовал за ними.

Поплавав, они помылись и поиграли с Волком на мелководье, а лошади тем временем успели как следует подкрепиться сочной травой и отдохнуть от людской толпы. Одевшись, Эйла и Джондалар почувствовали себя взбодрившимися, но голодными.

– Джондалар, – сказала Эйла, подходя к лошадям.

– Да!

– Давай поедем вместе на Уинни. Я еще не успела толком насладиться твоей близостью.

* * *

Всю обратную дорогу Эйла обдумывала свой разговор с Ранеком. Она с радостью оттянула бы его, но понимала, что это невозможно. Когда они прибыли, он уже поджидал ее, и вид у него был явно недовольный. Он долго искал Эйлу. Все мамутои, и в особенности сами участники, тщательно готовились к вечернему Празднику Брачного ритуала. Естественно, ему не понравилось, что они вдвоем едут на Уинни, а Удалец налегке плетется следом.

– Где ты была? Тебе давно пора одеваться.

– Я должна поговорить с тобой, Ранек.

– У нас нет времени на разговоры, – сказал он, в его глазах промелькнуло отчаяние.

– Прости, Ранек. Нам необходимо поговорить. Я сейчас вернусь, и мы найдем место, где нам никто не помешает.

Ему ничего не оставалось, как только неохотно согласиться. Забежав в палатку, Эйла вынула что-то из своего мешка. Они пошли вниз по тропинке к реке, а потом вдоль берега. Наконец Эйла остановилась и, сунув руку за отворот платья, достала фигурку женщины, превращающейся в птицу, – статуэтку Мут, которую Ранек вырезал для нее.

– Я должна вернуть это тебе, Ранек, – сказала Эйла, протягивая ему фигурку.

Ранек отпрянул, словно боялся обжечься.

– Что это значит? Ты не должна возвращать мне ее! Она необходима тебе как будущей хранительнице очага. Она понадобится тебе во время нашего Брачного ритуала, – прерывающимся от волнения голосом сказал он.

– Именно поэтому я и должна вернуть ее. Я не могу стать хранительницей твоего очага. Я ухожу.

– Уходишь? Ты не можешь уйти, Эйла. Мы с тобой обменялись Обещаниями. Все уже готово к церемонии. Вечером будет большой праздник. Ты ведь приняла мое предложение. Я люблю тебя, Эйла! Неужели ты не понимаешь? Я люблю тебя! – С каждой фразой голос Ранека становился все более напряженным и отчаянным.

– Я знаю, – мягко сказала Эйла. Ей было тяжело видеть мучительную боль в его глазах. – Я помолвлена, и все уже организовано… Но я должна уйти.

– Но почему? Почему именно сейчас, так внезапно? – сдавленно спросил Ранек, едва не срываясь на крик.

– Потому что мы должны уйти как можно скорее, чтобы не упустить хорошее время. Ведь нам предстоит долгий путь. Я ухожу с Джондаларом. Я люблю его. Я никогда не переставала любить его. Мне казалось, он разлюбил меня…

– Все ясно, я был достаточно хорош, пока ты думала, что он разлюбил тебя? Вот, значит, как получается! – сказал Ранек. – И все время, что мы провели вместе, ты не переставала мечтать о нем. Ты совсем не любила меня.

– Я хотела полюбить тебя, Ранек. Я старалась… Ты мне очень нравишься. И я не всегда думала о Джондаларе, когда была с тобой. Я не раз была с тобой счастлива.

– Но не всегда. Я был недостаточно хорош. Ты – само совершенство, но я не всегда был идеальным партнером.

– Я никогда не искала идеального партнера. Я люблю его, Ранек. Как долго ты смог бы любить меня, зная, что я люблю другого?

– Я любил бы тебя до самой смерти, Эйла, и унес бы эту любовь в иной мир. Неужели ты не понимаешь? Я больше никогда и никого не смогу полюбить так, как люблю тебя. Пожалуйста, не покидай меня.

Этот темнокожий, необыкновенно привлекательный человек молил ее остаться со слезами на глазах; никогда в жизни никто не слышал мольбы в его голосе. Эйла чувствовала, как ему больно, и хотела бы облегчить эту боль, если бы знала, как это сделать. Но она не могла дать ему то единственное, что ему было нужнее всего. Она не могла любить его так, как любила Джондалара.

– Прости, Ранек. Пожалуйста. Возьми Мут. – Она вновь протянула ему статуэтку.

– Оставь ее себе! – сказал он, вложив в эти слова всю злость и досаду, на которые был способен. – Может быть, я недостаточно хорош для тебя, но и ты тоже не нужна мне. Любая женщина мамутои с радостью примет мое предложение. Уходи, уезжай вместе со своим кремневым мастером. Мне совершенно все равно.

– Я не могу оставить ее себе, – сказала Эйла, опустив фигурку на землю возле его ног.

Она опустила голову и направилась в сторону лагеря. С болью в сердце она брела обратно вдоль берега реки, понимая, какие страдания причинила Ранеку. Сама того не желая, она очень сильно ранила его и предпочла бы объяснить свой уход любыми другими причинами, если бы знала, что это уменьшит его мучения. Эйла надеялась, что никогда больше ее не полюбит мужчина, которому она не сможет ответить тем же.

– Эйла! – крикнул Ранек. Она обернулась и подождала, пока он догонит ее. – Когда вы отправляетесь?

– Как только я уложу свои вещи.

– Я сказал неправду, ты понимаешь. Конечно, мне не все равно…

Его лицо было искажено страданием и горем. Эйле очень хотелось