вышку, строили маленькие домики, в которых в момент взрыва должны были находиться люди и съемочные камеры»[2646]. В железобетонных бункерах для фотоаппаратов были иллюминаторы из толстого пуленепробиваемого стекла. Сотни трехметровых деревянных опор Т-образной формы, поддерживавшие провода суммарной длиной около 800 километров, расположенные на них так же плотно, как нити на ткацком станке, образовывали линии от нулевой отметки к приборным бункерам, находившимся на безопасном многокилометровом расстоянии. Для защиты других проводов, проложенных под землей, их поместили внутри нескольких километров высококачественных садовых шлангов.

Помимо фотосъемки Бейнбридж и его сотрудники занимались организацией экспериментов трех типов. Один набор оборудования, значительно более крупный, чем остальные, должен был измерять силу взрыва, а также оптические и ядерные явления при помощи сейсмографов, сейсмометров, ионизационных камер, спектрографов, пленок и разнообразных датчиков. Второй был предназначен для подробного изучения имплозии и проверки работы новых детонаторов с взрывчатыми проводниками, которые изобрел Луис Альварес. К третьей категории относились эксперименты, запланированные Гербертом Андерсоном для определения мощности взрыва радиохимическими методами. Гарвардский физик Дэвид Андерсон (не родственник Герберту) раздобыл для этой работы два армейских танка, загерметизировал их и обшил свинцом. Герберт Андерсон и Ферми собирались подъехать на них к воронке на нулевой отметке сразу после взрыва, взять образцы радиоактивных обломков при помощи черпака на тросе, прикрепленного к ракете, которую можно было выстрелить в воронку, и отвезти этот материал в лабораторию для измерений. По относительному содержанию продуктов деления и неразделенного плутония можно было бы оценить мощность взрыва.

К 31 мая в Лос-Аламос из Хэнфорда прибыло достаточно плутония, чтобы начать эксперименты с критической массой[2647]. От оболочечной конфигурации активного материала, предложенной Сетом Неддермейером, отказались, хотя тонкие стенки оболочки и давали самую высокую степень сжатия при имплозии. Конструкция, компенсирующая их гидродинамическую нестабильность, требовала слишком сложных расчетов, которые невозможно было выполнить вручную. Теоретик Роберт Кристи из Беркли разработал более надежную конфигурацию со сплошным сердечником из активного материала – две подогнанные друг к другу полусферы, суммарная масса которых была меньше критической. Имплозия должна была сжать их с увеличением плотности по меньшей мере в два раза, уменьшая расстояние пробега образующихся при делении нейтронов между ядрами и превращая массу в сверхкритическую. Группа Фриша провела успешную экспериментальную проверку этой конфигурации 24 июня. Критическая масса плутония высокой плотности в тяжелой отражающей оболочке составляет пять килограммов; даже с учетом центральной полости для запала размером с орех сердечник из активного материала для «Тринити» не мог быть крупнее небольшого апельсина.

Сроки проведения испытаний определялись скоростью получения полномасштабных форм для отливки сегментов имплозивных линз. Эти формы начали поступать в нормальном темпе только в июне, и 30 июня комитет, отвечавший за определение даты испытаний, перенес самую раннюю дату на 16 июля. Группа Кистяковского круглосуточно трудилась на площадке S над производством линз. «Больше всего неприятностей доставляли воздушные полости внутри крупных отливок, – вспоминал он после войны, – мы обнаруживали их методами рентгеновской дефектоскопии, но ничего не могли с ними поделать. К нашему отчаянию, брака обычно бывало больше, чем приемлемых линз»[2648].

27 июня Гровс встретился с Оппенгеймером и Парсонсом, чтобы разработать планы перевозки первых атомных бомб на Тихий океан[2649]. Они договорились отправить «пулю» «Малыша», сделанную из 235U, по морю, а отдельные части «мишени», также из 235U, – позже по воздуху. Программа перевозки получила кодовое обозначение «Бронкс», по названию нью-йоркского района, соседнего с Манхэттеном. Металлурги, работавшие в Лос-Аламосе, отлили одну часть «мишени» до конца июня, а «пулю» – 3 июля. На следующий день, в День независимости, в Вашингтоне собрался англо-американский Объединенный политический комитет, и Британия дала свое официальное согласие на применение атомных бомб против Японии, как того требовало Квебекское соглашение.

Трумэн согласился в течение лета встретиться со Сталиным и Черчиллем в берлинском пригороде Потсдаме; 6 июня он сказал Стимсону, что ему удалось отсрочить эту конференцию до 15 июля, «специально, – записал Стимсон в своем дневнике, – чтобы дать нам побольше времени»[2650]. Хотя Трумэн и Бирнс еще не решили, говорить ли Сталину об атомной бомбе, успешное проведение испытаний изменило бы ситуацию на Тихом океане. Возможно, для борьбы с Японией им уже не потребовалось бы советское вторжение в Маньчжурию, а тогда они могли пойти на меньшие уступки в Европе. Чтобы президент заведомо получил в Потсдаме информацию об испытаниях, на первой неделе июля Гровс решил окончательно назначить испытания на 16 июля с точностью до капризов погоды. В конце июня он узнал о возможности выпадения опасных радиоактивных осадков в населенных районах Нью-Мексико – «Вы что, – разносил он физика из Лос-Аламоса, который сообщил ему эту новость, – пропагандист Херста какой-нибудь?»[2651] – иначе он не стал бы обращать внимания и на погоду.

Итак, взрыв был назначен на середину июля, в разгар пустынного лета, когда температура в Хорнаде часто превышала к концу дня 38 °C. Оппенгеймер отправил Артуру Комптону и Эрнесту Лоуренсу телеграмму: «для нашей рыбалки подойдет любой день после 15-го. так как мы не уверены в погоде, возможна задержка на несколько дней»[2652].

Старшие сотрудники лаборатории устроили тотализатор на мощность взрыва со ставками по одному доллару. Эдвард Теллер оптимистично выбрал 45 000 тонн в тротиловом эквиваленте. Ханс Бете поставил на 8000 тонн, Кистяковский на 1400. Оппенгеймер выбрал скромную цифру в 300 тонн. Норман Рамзей цинично поставил на зеро. За несколько дней до испытаний, когда приехал И. А. Раби, незанятой оставалась всего одна ставка – на 18 000 тонн. Неизвестно, верил ли он, что мощность «Тринити» окажется именно такой, но он ее купил.

На 9 июля[2653] у Кистяковского все еще не было достаточного количества качественных линзовых отливок для сборки полного заряда. Оппенгеймер еще более усугубил его неприятности, распорядившись взорвать макет устройства без активного материала для проверки конфигурации взрывчатки всего за несколько дней до испытаний «Тринити». Для каждого устройства требовалось по девяносто шесть блоков взрывчатки. Кистяковский прибег к героическим мерам:

В некотором отчаянии я раздобыл зубоврачебную бормашину и, не желая предлагать другим незнакомую работу, провел бо́льшую часть одной ночи, за неделю до испытаний «Тринити», сверля отверстия в дефектных отливках, чтобы добраться до воздушных полостей, которые были видны на наших рентгеновских снимках. Сделав это, я заполнил полости, залив в них расплавленную жидкую взрывчатку; после этого отливки были пригодны к использованию. За эту ночь к нашим запасам моими трудами прибавилось больше отливок, чем требовалось для изготовления двух сфер[2654].

«Это было совсем не