– Да. Она блистает на хоккейном поле.

– Умница! А Бидди?

– Звонила в субботу. Продала свой дом, теперь есть чем заплатить за новый.

– Когда она опять позвонит, передай от меня привет.

– Обязательно.

– До среды, дорогая.

– Отлично. Буду ждать с нетерпением.

Джудит положила трубку, но, вместо того чтобы тотчас вернуться на кухню, застыла у телефона. Джереми. Вернулся. Демобилизуется. Уже не где-то далеко, в Средиземном море, на безопасном расстоянии, а дома, и теперь уже навсегда. Она убеждала себя, что ей все равно, что она ни опечалена, ни обрадована. Но понимала, что им не возобновить нормальных отношений, пока не произойдет разговор начистоту и не будут расставлены все точки над «и». Она должна приготовиться к встрече с ним лицом к лицу, невзирая на разочарование, обиду, боль, которую он ей причинил. Тот факт, что все это произошло давно, три с половиной года назад, роли не играл. Джереми дал слово и не сдержал его, более того, он так и не удосужился извиниться или объясниться. Стало быть…

– Чего это ты стоишь как вкопанная, уставясь в одну точку?

Филлис. В переднике, со шваброй и совком в руках. Спустившись до середины лестницы, она заметила Джудит и остановилась, озадаченная.

– У тебя такая физиономия, что не дай бог наткнуться темной ночью. – Она спустилась вниз. – Кто-то звонил?

– Да, миссис Кэри-Льюис.

– И что она сказала?

– Да ничего особенного. – Для вящей убедительности Джудит изобразила жизнерадостную улыбку. – Приглашает меня в среду на ужин.

Филлис этого явно было мало, и Джудит добавила:

– Джереми Уэллс вернулся.

– Джереми? – Филлис разинула рот от радости. – Джереми Уэллс? Так это же замечательно! В отпуск приехал?

– Нет. То есть да. Возвращается насовсем.

– Серьезно? Подумать только! Вот так новость, всем новостям новость. А почему у тебя страдальческое лицо? Ты что, сохнешь по нему?

– О, Филлис!..

– Ну что «Филлис»? Почему бы нет? Он прекрасный человек. Всегда был тебе добрым другом, с того самого дня, как вы встретились в поезде. А когда погиб Эдвард Кэри-Льюис, он один остался тверд как скала, все только за него и держались.

– Я знаю, Филлис.

– Он всегда был в тебя влюблен. Каждому дураку было видно. Да и пора тебе привести в дом мужчину. Смехота, ей-богу, окопалась тут, устроила бабье царство. Так и думаешь всю жизнь просидеть?

Это было последней каплей, Джудит взорвалась:

– Ты же совсем ничего не знаешь!

– О чем?

– Ни о чем. Мне нужно делать рождественский пудинг.

С этими словами Джудит развернулась и зашагала по коридору обратно на кухню. Но от Филлис не так-то легко было отделаться.

– Мы еще не закончили…

– Филлис, в конце концов, это не твое дело.

– И очень жаль, что не мое. Кто-то должен вправить тебе мозги, если ты бледнеешь при одном имени Джереми. – Она убрала совок со шваброй в шкаф и возобновила атаку: – Вы что, поругались?

– Вы все будто сговорились. Нет, мы не ругались.

– Тогда что?

Сопротивление было бесполезно.

– Молчание… Непонимание… Не знаю. Я знаю только одно – три с половиной года я не видела его и не получала от него вестей.

– То была война. Теперь она кончилась.

Джудит промолчала.

– Послушай, ты что делаешь – пудинг или кашу для собаки? Ну-ка, дай я попробую…

Не без охоты Джудит уступила ей миску и деревянную ложку.

– По-моему, суховато, не вбить ли еще яйцо?

Для пробы Филлис поводила ложкой в миске. Джудит села на край стола, наблюдая за ней.

– Что ты наденешь?

– Даже и не думала.

– Так подумай. Что-нибудь яркое. Ты такая очаровательная стала, а с макияжем – настоящая кинозвезда! Нам нужно сразить его наповал.

– Нет, Филлис. Не думаю, что мне это нужно.

– Ну как хочешь! Упрямься и отмалчивайся сколько влезет. Но я тебе одно скажу. Что было, то прошло и быльем поросло. Глупо лелеять в себе старые обиды. – Филлис добавила второе яйцо и яростно заработала ложкой, как будто во всем виноват был пудинг. – Упрямишься себе во вред.

Отвечать на это было, в общем, нечего, но у Джудит осталось неприятное чувство, что Филлис, возможно, права.

Руперт Райкрофт, отставной майор гвардейских драгун, вышел из «Хэрродза», пересек тротуар и остановился, раздумывая, куда направиться теперь. Была половина первого, обеденное время, декабрьский день выдался холодный, с резким сырым ветром, хотя дождя, к счастью, не было. Почти все утро отняла у него встреча в Вестминстере, потом он заскочил в «Хэрродз». Остаток дня был в его распоряжении. Можно было поймать такси, доехать до Паддингтона и вернуться на поезде в Челтнем, где на привокзальной стоянке он оставил свою машину. Или же сначала пообедать в клубе, а уж потом отправиться на вокзал. Он почувствовал, что проголодался, и остановился на втором варианте.

Народу на улице – тьма: служащие, молодежь в военной форме, солидные джентльмены с портфелями, просто горожане, делающие покупки к Рождеству; толпы людей валили из метро, высыпались из полных автобусов. Явственно ощущалась нехватка такси. Руперт с радостью сел бы на автобус № 22 и доехал до Пикадилли, – несмотря на свое происхождение и богатство, он не был снобом, но залезть в треклятое средство общественного транспорта, а уж тем более вылезти из него в конце пути – с его ногой это было исключено. Короче, оставалось ловить такси.

Он стоял и ждал, высокий, представительный мужчина в толстом темно-синем пальто, котелке и кожаных перчатках. В руке у него был не традиционный зонтик, а трость, ставшая для него как бы третьей ногой, без которой ему до сих пор было трудновато передвигаться. Особую трудность представляли лестницы и ступеньки. В другой руке он держал темно-зеленый пакет из «Хэрродза», в котором лежали бутылка хереса, коробка сигар и шелковая косынка – подарок жене. В других магазинах Руперт всегда как-то терялся, чувствовал себя неловко и униженно, но делать покупки в «Хэрродзе» было для него удовольствием – все равно что тратить деньги в элитарном мужском клубе, где все тебе знакомо.

Он уже начал отчаиваться, когда на другой стороне улицы появилось наконец свободное такси. Руперт проголосовал ему рукой с пакетом; подними он трость, мог бы запросто потерять равновесие и упасть. Таксист заметил его, аккуратно развернулся и подъехал.

– Куда ехать, сэр?

– В клуб «Кавалерия», пожалуйста.

– Садитесь.

Нагнувшись, чтобы открыть дверцу, Руперт бросил случайный взгляд на поток пешеходов… и совершенно забыл о такси и обо всем остальном. Его внимание привлек молодой мужчина, идущий по тротуару в его сторону. Высокий, почти с самого Руперта ростом, обтрепанный, небритый и худющий. Кожа да кости. Было в нем что-то смутно знакомое. Потертая кожаная куртка с поднятым воротником, на который спускаются густые черные волосы, старые серые фланелевые брюки, стоптанные нечищеные ботинки. Он нес коробку, из которой торчали листья сельдерея и горлышко бутылки, а темные, глубоко посаженные глаза смотрели прямо вперед, как будто этого человека не интересовало ничего, кроме направления его пути.