Маттиас, широко раскрыв глаза, разглядывал бараки, удивительную башню и строительные леса. Видел он и большую нору, уходящую под землю.

Они вошли в один из бараков. Там сидел грузный мужчина, тело которого свисало за пределы стула. Это был Нермаркен.

Он посмотрел вокруг, дабы убедиться, что их никто не слышит.

— Итак, ты пришел поработать на серебряных копях Конгсберга, молодой человек? — елейным голосом произнес он, обращаясь к Маттиасу, его поросячьи глаза исчезли в жирных складках кожи.

— Мне нужно заработать денег на дорогу домой, к маме. Она меня ждет.

Олавес неоднократно внушал ему: не упоминай, что дедушка помощник судьи. Нермаркен может посчитать, что ты слишком знатен для работы в копях, и не примет тебя.

Нермаркен захохотал так, что затряслось все его тело.

— Хорошо. О плате мы договоримся. Ты можешь сейчас же приступить к работе. Идем.

Олавес требовательно кашлянул, и Нермаркен сунул ему в руку несколько монет.

Не попрощавшись с мальчиком, Олавес быстро и незаметно исчез.

Нермаркен выглянул на улицу. Увидев, что путь свободен, он сделал знак Маттиасу следовать за ним. Со скоростью, какую позволяла его жирная фигура, Нермаркен направился к большой дыре в склоне холма. Они спустились вниз по длинной лестнице и оказались в подземном проходе. Там стояло несколько горящих фонарей. Нермаркен взял один из них.

— Идем, — пробормотал он таинственно и потащил Маттиаса за собой в темную пугающую глубину.

Маттиасу стало страшно. Вокруг была жуткая чернота, тяжело капала невидимая вода. Он стал упираться.

— Я не думаю, что хочу…

Огромная жирная рука схватила его еще крепче.

— Идем, мальчишка, и не устраивай скандала! Ты нанят на работу, понятно? Поздно предаваться угрызениям совести.

Маттиас проглотил застрявший в горле комок и больше ничего не сказал.

Они шли долго. Каждый раз, когда им навстречу кто-либо шел, Нермаркен прикрывал свет фонаря и тянул Маттиаса за собой в темный боковой проход.

Наконец, они оказались, как подумал Маттиас, в чреве земли.

Это было большое помещение, слабо освещенное одним-двумя смоляными факелами. Человек, постоянно обходивший помещение, то и дело рявкал на рабочих на скверном норвежском языке.

— Хаубер, возьми этого, — промолвил Нермаркен. — Он мал, худ и будет хорошей заменой ушедшему.

— Тот был плаксой и беспомощным существом, — проворчал Хаубер с кислой миной на лице, производя при этом далеко недоброе впечатление. — Но, стоило мне однажды пошутить с ним, стал совсем иным.

— Это штейгер, — сказал Нермаркен, обращаясь к Маттиасу. — Ты ему обязан слепо повиноваться, в противном случае он знает, как обращаться с такими парнями.

Ничего больше не сказав, он удалился.

Вскоре Маттиас узнал, что за работу он должен выполнять. В этом штреке вместе с ним работали пять мальчиков. Их посылали в только что проделанные тесные орты[30]. Часто эти проходы были столь узки, что взрослые не могли в них проникнуть. Вначале Маттиас не понимал всей опасности работы. Она ему казалась только страшной. Он представлял себе, что там, в темной глубине, куда его заставляли ползти, живут отвратительные черепахи или змеи, или даже тролли. Ему дали небольшую кирку и с ее помощью он должен был отбирать пробы грунта для взрослых, чтобы они смогли определить, стоит ли разрабатывать дальше эти орты. Мальчики были полезны и при обвалах — они могли пролезать в узкие проходы или щели в горной породе. Недостатка работы для них никогда не было.

В первый вечер он узнал о многом. По правде говоря, он не знал, что наступил вечер, но догадался об этом, когда взрослые отправились по домам.

Он распрямил заболевшую спину и хотел последовать за ними.

— Э, нет, — остановил его штейгер Хауберг. — Думаешь, хороша работка, а? Ты будешь жить там, вместе с другими.

Он показал на закоулок, напоминавший небольшой зал.

Маттиас, удивившись, направился туда. Он вошел в тесное помещение, где потрескивала, шумела и излучала желаемое тепло печь. Вытяжная труба уходила вверх через скальный потолок, видимо, они находятся не так уж глубоко под землей, как он думал вначале. Днем этой печью пользовались мало, а по ночам она служила источником тепла для тех, кто ночевал в шахте.

Это были маленькие мальчики.

Сейчас здесь находились остальные три парня, выжидающе глядя на Маттиаса, пока он стаскивал со спины большую защитную накидку, начинавшуюся на голове капюшоном и спускавшуюся вниз до самых колен.

— О, господи, — воскликнул один из них, довольно несимпатичный мальчишка школьного возраста. — Они, что, уже начали набирать сосунков?

— Как тебя зовут? — спросил самый большой из них ломающимся голосом подростка, показавшимся Маттиасу более благожелательным и спокойным.

— Маттиас Мейден, — немного дрожа, ответил тот. — Мне восемь лет. А как зовут вас?

Несимпатичного звали Серен. Большого Калеб. Удивительное имя, подумал Маттиас, не подозревая, что оно тоже библейское, как и его собственно. Третьего, ноги и руки которого были в повязках, звали Кнут.

— Кнуту тринадцать лет, — пояснил Калеб. — Он здесь дольше всех нас. Его мучает ревматизм, и долго ходить он не может, да и выглядит плохо. И грудь у него больная.

— Ужасно, — воскликнул сочувственно Маттиас. — Почему же ты не идешь к врачу?

Он был поражен тем горьким смехом, какой был вызван его простым вопросом.

— В прошлую неделю нас было четверо, — продолжал Калеб спокойным, вызывающим доверие голосом. — Но с твоим предшественником случилась беда.

— Такое рано или поздно произойдет с каждым из нас, — холодно произнес Серен. — Они пошлют тебя в штрек, на который уже не полагаются, и вдруг… ба… бах… скала прихлопнет тебя.

— Ты имеешь в виду… все обвалится?

— Точно! Такое случается здесь со многими мальчиками.

— Но ведь они не имеют права… — начал Маттиас испуганно.

— Не имеют, — сказал Калеб. — Но никто из людей, имеющих какой-либо вес, о нас ничего не знает, а кто осмелится донести о нас, с тем быстро разделаются. Несчастные случаи в шахте устраиваются легко. А сейчас ешь те противные куски пищи, что, бросают нам, как собакам!

— Но когда же нам позволят выйти отсюда? — спросил Маттиас, и у него затряслась нижняя губа.

— Наружу? — переспросил Кнут горько. — Я не видел солнца три года! И видишь, как я сейчас выгляжу!

— Но… — Маттиас боролся со слезами. — Я должен заработать деньги на поездку домой к маме. Она сейчас думает, где я? Бедная моя мамочка!

— Забудь о жаловании, — горько произнес Серен. — Радуйся, пока жив! Ведь, несмотря ни на что, тебе тепло и хорошо здесь. Никакой полицейский не доберется до тебя.

— Полицейский? — переспросил Маттиас, широко раскрыв глаза. — Но полицейский же такой добрый человек! Он