Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Она жива, – откликнулась Сьюзен. – А значит, рано или поздно она умрет. А еще это значит, что я смогу ее найти.
Она повернулась и направилась к выходу из библиотеки.
– Но если тамошнее небо, как она утверждает, располагается исключительно над головой, что пролегает между небом и горизонтом?
– Ты не должен идти со мной, – сказала Сьюзен. – Это не твои проблемы.
– Да, но, учитывая, что единственной целью моего существования является плохое самочувствие, любые перемены – только к лучшему.
– Там может быть опасно. Вряд ли она задержалась там по собственной воле. Ты умеешь драться?
– То, что я умею, куда страшнее. Я могу заблевать кого угодно с ног до головы.
Лачуга ютилась на самой окраине городишки под названием Скрот. У Скрота были весьма обширные окраины, сплошь заваленные обломками телег и дохлыми собаками, – люди зачастую проходили этот городок насквозь, даже не осознав, что побывали в «том самом» Скроте. Да и на карте он появился лишь потому, что картографы очень не любят пустых мест.
Страшдество наступало в Скроте спустя некоторое время после Праздника Сбора Капусты, а потом не предвиделось никаких заметных событий вплоть до Праздника Рассады.
В лачуге стояла печь, железная труба которой выходила наружу через крытую капустными листьями крышу.
Со стороны трубы доносились голоса.
– ЭТО ОЧЕНЬ, ОЧЕНЬ ГЛУПО.
– Думаю, хозяин, данный обычай зародился в то время, когда в каждом доме были широкие трубы. – Эти слова человек словно бы специально прокричал в трубу.
– ПРАВДА? ОДНО ХОРОШО – ПЕЧКА НЕ ГОРИТ.
Послышался шорох, затем – грохот, и что-то упало в железное чрево печи.
– ПРОКЛЯТЬЕ.
– В чем дело, хозяин?
– НА ДВЕРЦЕ НЕТ РУЧКИ. КРАЙНЕ ЭГОИСТИЧНОЕ УСТРОЙСТВО.
Раздались глухие удары, потом – скрежет, после чего верхняя крышка печи наконец поднялась и чуть отодвинулась в сторону. Из щели показалась рука, нащупывающая ручку на дверце.
Пальцы неуверенно исследовали ручку, и было ясно, что они принадлежат индивидууму, не привыкшему открывать двери.
В конце концов Смерти удалось выбраться из печи. Как именно – описать очень трудно, для этого пришлось бы сложить страницу. Время и пространство, с точки зрения Смерти, являлись понятиями, присущими всем остальным, но никак не ему. В случае же со Смертью напротив этих двух пунктов ставилась галочка в окошке с надписью «Неприменимо». Скажем, если представить вселенную в виде большого резинового полотна… впрочем, лучше не стоит это делать.
– Хозяин, пусти! – донесся жалобный голос с крыши. – Здесь жутко холодно.
Смерть подошел к двери, в щель под которой залетал снег, и осмотрел конструкцию. Снаружи раздался стук, и голос Альберта зазвучал гораздо ближе:
– В чем дело, хозяин?
Смерть просунул голову сквозь доски двери.
– ЗДЕСЬ ТАКИЕ МЕТАЛЛИЧЕСКИЕ ШТУКИ…
– Засовы, хозяин. Их нужно отодвинуть, – пояснил Альберт, зажав ладони под мышками.
– А.
Голова Смерти исчезла. Альберт топал ногами, смотрел, как дыхание вырывается изо рта громадными клубами, и прислушивался к нерешительным шорохам, доносящимся из-за двери. Затем снова появилась голова Смерти.
– Э…
– Это крючок, хозяин, – устало произнес Альберт.
– ДА. КОНЕЧНО.
– Его следует поддеть пальцем и откинуть.
– ПОНЯЛ.
Голова исчезла. Альберт, подпрыгивая, ждал.
Голова появилась.
– ГМ… А КАКИМ ИМЕННО ПАЛЬЦЕМ?
Альберт вздохнул.
– Любым, хозяин. Если не получается, чуть нажмите на дверь.
– АГА, ВСЕ ПОНЯЛ.
Голова исчезла.
«О боги, – подумал Альберт. – Эти замки-засовы-щеколды сущая беда для него…»
Наконец дверь распахнулась, появился гордо улыбающийся Смерть, и Альберт вместе с порывом ветра ввалился в лачугу.
– Чтоб мне провалиться! – воскликнул он. – Становится прохладно. Херес есть?
– ПОХОЖЕ, НЕТ.
Смерть перевел взгляд на висевший возле печки чулок и увидел в нем дырку.
К чулку был прикреплен исписанный неровным почерком листок бумаги. Смерть взял его.
– ИТАК, МАЛЬЧИК ХОЧЕТ ШТАНЫ, КОТОРЫМИ НЕ ПРИДЕТСЯ ДЕЛИТЬСЯ С ОСТАЛЬНЫМИ БРАТЬЯМИ, БОЛЬШОЙ ПИРОГ С МЯСОМ, САХАРНУЮ МЫШКУ, «МНОГО ИГРУШЕК» И ЩЕНКА ПО КЛИЧКЕ ПОЧЕСУН.
– Как мило, – покачал головой Альберт. – Слезы наворачиваются на глаза, потому что он получит только деревянную игрушку и яблоко.
Альберт протянул Смерти подарки.
– НО В ПИСЬМЕ ЖЕ НАПИСАНО…
– И снова виной всему социоэкономические факторы, – перебил Альберт. – Хозяин, только представь, какая неразбериха начнется в мире, если все получат то, что хотят.
– НО В МАГАЗИНЕ Я ДАРИЛ ТО, ЧТО МНЕ ЗАКАЗЫВАЛИ…
– Да, и нас теперь ждут большие неприятности, хозяин. Все эти «игрушечные свинки, которые действительно работают»… Я промолчал тогда, потому что нам нужно было делать работу, но нельзя же поступать так постоянно. Какая польза в божестве, которое дает тебе все, что ты ни попросишь?
– ПОНЯТИЯ НЕ ИМЕЮ.
– Вот именно. Важна надежда. Это важнейшая составляющая веры. Дай людям варенье сегодня, они сядут и съедят его. А если пообещать, что дашь им варенье когда-нибудь завтра, в тебя будут верить вечно.
– ТО ЕСТЬ ТЫ ХОЧЕШЬ СКАЗАТЬ, ИМЕННО ПОЭТОМУ БЕДНЫЕ ПОЛУЧАЮТ ДЕШЕВЫЕ ПОДАРКИ, А БОГАТЫЕ – ДОРОГИЕ?
– Ага, – кивнул Альберт. – В этом и заключается смысл страшдества.
– НО САНТА-ХРЯКУС – ЭТО Я! – вдруг выкрикнул Смерть и тут же замолчал, несколько смущенный. – ПО КРАЙНЕЙ МЕРЕ, НА ДАННЫЙ МОМЕНТ.
– Какая разница. – Альберт пожал плечами. – Помню, в детстве я присмотрел себе в витрине огромную лошадь. В качестве подарка на страшдество. – Он невесело улыбнулся, погрузившись в воспоминания. – Как-то раз я провел у той витрины очень много времени, а погода была холодной, как благотворительность. Я несколько часов стоял, прижавшись носом к стеклу… пока мои вопли не услышали и не облили мой нос горячей водой. А потом я увидел, как мою лошадь убирают с витрины, потому что кто-то ее купил, и на мгновение мне показалось, будто бы ее купили мне. О, как я мечтал о той лошади! Она была бело-красной, с настоящим седлом и сбруей. И на ней можно было качаться. Я был готов убить за эту лошадь. – Альберт снова пожал плечами. – Шансов, конечно, не было никаких. У нас ведь даже горшка не было, чтобы писать, а прежде, чем жевать хлеб, следовало на него поплевать, чтобы он немножко размок.
– ПРОСВЕТИ МЕНЯ. ЭТО ОЧЕНЬ ВАЖНО: ИМЕТЬ ГОРШОК, В КОТОРЫЙ МОЖНО БЫЛО БЫ ПИСАТЬ?
– Так просто принято говорить, хозяин. Это значит, что ты беден как церковная мышь.
– А ЦЕРКОВНЫЕ МЫШИ БЕДНЫ?
– Ну… да.
– НО НЕ БЕДНЕЕ ЖЕ ДРУГИХ МЫШЕЙ? КРОМЕ ТОГО, В ЦЕРКВАХ МНОГО СВЕЧЕЙ И ПРОЧИХ ВСЯКИХ ВКУСНОСТЕЙ. С МЫШИНОЙ ТОЧКИ ЗРЕНИЯ, РАЗУМЕЕТСЯ.
– Это тоже поговорка, хозяин. Не нужно искать здравый смысл в этих словах.
– О, ПОНЯТНО. ПРОДОЛЖАЙ.
– Конечно, я, как положено, повесил
