В уже приводившемся письме от 17 апреля Владимир Ильич написал Серго Орджоникидзе, что желал бы, чтобы дом, в котором его намерены поселить, не протекал и отапливался. Тогда кавказские товарищи, видимо, посмеялись в усы. Ленин явно недооценил кавказского гостеприимства. Для Владимира Ильича в Боржоми готовили роскошный дворец в мавританском стиле в парке на берегу Куры, ранее принадлежавший наместнику Кавказа великому князю Михаилу Николаевичу, а затем его сыну великому князю Николаю Михайловичу2038.

Ленину для отдыха только и не хватало «дворца в мавританском стиле». Он и так тяготился шикарным неоклассицизмом «Большого дома» в Горках. К тому же в подготовку «мавританского дворца» вовлекли такое количество людей, что о конспирации нечего было и думать. Так что, как и предполагал Владимир Ильич, с поездкой на Кавказ опять получился “анекдот”. И он предлагает Уншлихту телеграфировать на Урал, за подписью Дзержинского и Сталина, просьбу подыскать нормальное помещение, пригодное для лечения и отдыха около Екатеринбурга или Перми.

Уральцы ответили довольно быстро. В четырех верстах от Екатеринбурга есть прекрасное местечко Шарташ – сосновый лес, большое чистое озеро и вполне приличный домик, который можно быстро привести в порядок. Этот вариант Владимира Ильича вполне устраивал, и уральцам дали команду готовиться в приему гостей2039. 10 мая Ленин сообщает Орджоникидзе: «Я на Кавказ не еду. Будьте любезны, пока (все лето) для конспирации распространяйте осторожненько слух, что еду»2040.

Надо сказать, что всю вторую половину мая чувствовал себя Владимир Ильич неважно. 15 мая, прочитав письмо Крестинского о необходимости ленинской статьи для зарубежной прессы об организации кампании по оказанию России хозяйственной помощи, Ленин отвечает: «не могу по болезни». 18 мая приходит письмо от известнейшего экономиста Д. Кейнса. Он предлагает Ленину выступить со статьей в «Манчестер Гардиан». И Владимир Ильич опять отвечает, что просьбы выполнить не сможет, «так как болен»2041.

21 мая Владимир Ильич обращается ко всем руководителям центральных учреждений и организаций с письмом. «Уезжая в отпуск на несколько месяцев, – пишет он, – я очень просил бы поставить осведомление меня о наиболее важных делах и о ходе выполнения наиболее важных решений, планов, кампаний и т. д. следующим образом:

– посылать мне 1–2 раза в месяц самые краткие (не более 2–3 страниц) сообщения на эту тему и распорядиться о высылке мне важнейших из текущих печатных изданий… Держать связь с моим секретарем (Фотиева, Лепешинская)»2042. А уже 24 мая Ленин просит Сталина сообщить членам Политбюро, что он уезжает в отпуск «на днях».

24 мая Мария Ильинична отправилась в Москву подсобрать вещи, необходимые для поездки, и осталась в городе на следующий день. Но 25-го, в четверг, все планы рухнули. Случилось то, чего более всего опасался Владимир Ильич.

25 мая 1922 года пришлось на четверг. Но по решению профсоюзов его объявили нерабочим днем по случаю церковного праздника Вознесения Господня.

И в Горках, и в окрестных деревнях звонили колокола. Весь этот день Владимир Ильич чувствовал себя хорошо. Гулял. Разве что после ужина появилась легкая изжога, но это случалось и прежде. Спать лег вовремя, но заснуть никак не мог. За окном вовсю пели соловьи, и он решил не ворочаться с боку на бок, а, как обычно, встать и прогуляться.

Вышел из флигеля и направился по аллее. В кустах сирени заливались соловьи: сначала один, потом неподалеку второй… Владимир Ильич остановился, стал слушать. Но когда соловьи, стараясь перепеть друг друга, вошли, как говорится, в раж, он стал собирать мелкие камешки, бросать в кусты и сразу почувствовал слабость в правой руке.

В. И. Ленин в Горках, осень 1922 года

Вернувшись во флигель, снова лег, но около четырех почувствовал себя совсем плохо. Температура – 38,5. Головная боль довела до рвоты, и лишь после этого, уже под утро, он уснул. А когда проснулся, ощутил какую-то неловкость в правой руке и ноге, не смог писать и читать – «буквы поплыли», но еще больше его обеспокоило то, что впервые проявились затруднения в речи – он не смог «высказать своих мыслей теми словами, какими хотел». Однако буквально через час все эти ощущения прошли бесследно2043.

Днем 26-го приехали врачи: Семашко, Гетье, Левин, Розанов. «“Вот посмотрите, Владимир Ильич будет уверять теперь, что у него паралич”, – сказал, смеясь, Н.А. Семашко. Эти слова, – пишет Мария Ильинична, – покоробили, а в душе было недоверие – уж не мозговое ли что-либо у Владимира Ильича? Но врачи успокоили нас…»2044

После осмотра, памятуя о рвоте и о том, что накануне вечером Ленин ел рыбу, которая вполне могла оказаться несвежей, они решили, что в основе приступа лежит «все-таки желудочно-кишечное расстройство (гастроэнтерит), который на почве переутомления и нервного состояния вызвал временное, преходящее расстройство мозгового кровообращения»2045.

Гетье прописал английскую соль, полный покой и заверил, что все скоро пройдет. А Мария Ильинична вновь уехала в Москву собираться в Шартан. «Настроение было хорошее, – пишет она. – Казалось: проведет Владимир Ильич месяца два… на полном отдыхе и вернется к работе здоровый и отдохнувший. Нашим надеждам, однако, не удалось сбыться».

Вечером 27-го позвонил П.П. Пакалн, а когда она приехала в Горки, выяснилось, что с желудком у Владимира Ильича все в порядке, но головная боль, расстройство речи, слабость в правых конечностях лишь усугубились. Тогда же Петр Петрович впервые рассказал Марии Ильиничне о двух обмороках, бывших у Ленина зимой2046.

Утром 28 мая Гетье привозит известного невропатолога профессора Василия Васильевича Крамера, который впервые приходит к выводу, что «у Ленина мозговое заболевание, характер которого, – как он сказал Троцкому, – был ему не совсем ясен».

А 29 мая проводится консилиум профессоров В.В. Крамера, Г.И. Россолимо, Ф.А. Гетье и Н.А. Семашко. В этот же день в Горки приезжает врач-невропатолог Алексей Михайлович Кожевников, который будет пользовать Ленина последующие дни и месяцы и благодаря которому мы располагаем фактически ежедневными сведениями о состоянии здоровья Владимира Ильича2047.

Для опытнейших медиков в симптомах болезни было слишком много противоречивого. Они не укладывались в обычную картину атеросклероза. Парезы правой руки и ноги повторялись, но быстро исчезали. Головные боли также носили периодический характер. Но самое поразительное – даже во время приступов полностью сохранялся профессиональный интеллект. И так же, как и Крамер, профессор Гетье «откровенно признавался, что не понимает болезни Владимира Ильича»2048.

Перебирали самые различные варианты. И одно из предположений, составлявших врачебную тайну, сводилось к возможности сифилитического поражения головного мозга. Авторитетнейший современный исследователь академик Юрий Михайлович Лопухин пишет: «Для врачей России, воспитанных на традициях Боткина, который говорил, что “в каждом из нас есть немного татарина и сифилиса” и что в сложных и непонятных случаях болезней следует непременно исключить специфическую (т. е. сифилитическую) этиологию заболевания, такая версия была вполне естественной. Тем более что в России сифилис в конце прошлого – начале текущего века в разных формах, включая наследственную и бытовую, был широко распространен.